Роберт Чандлер

Из введения к выходящему в 2008 сборнику прозы Платонова в переводах Роберта Чандлера: Andrey Platonov, Soul and other stories (NYRB Classics, 2008). Интервью с Робертом Чандлером об Андрее Платонове см. http://tinyurl.com/658jhh


В июле 1935 Лазарь Каганович, недавно назначенный Сталиным нарком путей сообщения, награждал в Кремле героических работников железнодорожного транспорта. Вскоре после этого было принято решение об издании коллективного сборника под названием "Люди железнодорожного царства". Получил приглашение участвовать и Платонов: он был известен, лично знал Кагановича. К тому же, вряд ли еще был советский писатель, знавший о железных дорогах больше него.

В январе 1936 года Платонов был направлен на Донбасс, в Красный Лиман, на встречу с начальником железнодорожной станции, недавно награжденным Орденом Ленина. Результатом поездки стал рассказ "Бессмертие", с энтузиазмом одобренный на состоявшемся 10 марта совещании. Платонов немедленно получил новый заказ: в конце марта он направляется в командировку на отдаленную станцию, затерянную в карельских лесах, к Ивану Алексеевичу Федорову, стрелочнику, удостоенному Ордена Красной Звезды. Плодом этой второго путешествия стал рассказ "Среди животных и растений". Тогда же, в начале 1936 года Платонов написал еще один текст, в котором поезда играют существенную роль: рассказ "Фро" - действие в нем происходит в маленьком среднерусском городке. Крестьянский мир "Среди животных и растений" и относительно благополучный мир "Фро" выглядели одинаково убедительно, однако участь рассказов оказалась очень разной. Первый подвергся яростной критике и в своей полной, не прошедшей цензуры версии, даже в России до сих пор почти неизвестен. Второй был опубликован в журнале "Литературный критик" в 1936 году и в сборнике "Река Потудань" в 1937; он стал одним из наиболее антологизированных и переводимых произведений Платонова.

Локомотивы и поезда нередко появляются в платоновской прозе и обычно связаны с темой революции. В 1922, в письме к жене Платонов описывает впечатления времен Гражданской войны: "Не доучившись в технической школе, я спешно был посажен на паровоз помогать машинисту. Фраза о том, что революция - паровоз истории, превратилась во мне в странное и хорошее чувство: вспоминая ее, я очень усердно работал на паровозе". Однако к 1927 году очарование исчезло: в конце романа "Чевенгур" Саша Дванов говорит: "Я раньше думал, что революция - паровоз, а теперь вижу, нет". И несколько героев Платонова, включая Сашу Дванова из романа "Чевенгур" и Назара Чагатаева из повести "Джан", сходят с поезда и идут огромные расстояния пешком, разуверившись в более быстрых способах приближения нового мира.

Если даже смотреть на текст "Среди животных и растений" просто как на рассказ о жизни семьи железнодорожного рабочего в Карелии 1930-х, то и тогда видно, как по-чеховски сходятся в нем ум и чувство. Однако не менее замечательно умение Платонова намекнуть на без слов выраженное присутствие столь многих не могущих быть рассказанными историй. Так, описание леса на первых двух страницах прекрасно само по себе, но важно и то, что слово "погибнуть" появляется в нем три раза; болезненно подчеркивается страх мелких лесных существ; неожиданны сопоставления леса с городом и употребление слова "население". Возникают образы не только лесных зверьков, но и зэков, ворочающих камни, выкорчевывающих деревья почти вручную:

Охотник иногда приостанавливался; он слышал тонкий, разноречивый гул жизни мошек, мелких птиц, червей, муравьев и шорох маленьких комьев земли, которую мучило и шевелило это население, чтобы питаться и действовать. Лес походил на многолюдный город (…) Вопли, писк и слабое бормотанье наполняли лес, может быть, означая блаженство и удовлетворение, может быть - гибель; влажные листья березы светились в тумане внутренним зеленым светом своей жизни, незаметные насекомые колебали их в тишине преющего земляного пара. Какое-то далекое, небольшое животное кротко заскулило в своем укрытии, его никто там не трогал, но оно дрожало от испуга собственного существования.

Платонов рассказывает нам две разные истории, и одна усиливает другую; ощущения родства между зэками и лесными тварями заставляет читателя сильнее сочувствовать и тому, и другому "населению".

Через несколько страниц Платонов дает еще более ясное указание на то, как следует читать "Среди животных и растений". Он рассказывает об обычае Федорова подбирать оброненные с проходящего поезда предметы и воображать себе человeка, уронившего их. Он описывает, как Федоров подбирает женский платочек - мокрый от слез, со свежей кровью посередине. Федоров представляет себе эту женщину, "обронившую платок из тамбура вагона, во время слез и тоски по своему дорогому человеку, кашляя в платок кровью от горячей чахотки в груди". Затем мы читаем, как ночью Федоров думает о ней и воображает, что платок запачкан кровью оттого, что ее маленькая дочь прикусила язык (как и большинство писателей в то время!) и женщина промокала кровь во рту девочки. Предлагая нам две такие разные интерпретации мокрого от слез, испачканного кровью платка, Платонов приглашает читателя включить то, что он позднее сам называет "собственным дополнительным воображением" читателя. Если принять это предложение, невозможно не представить третью, более страшную картину. В конце концов, намного больше было заключенных, увозимых на Междвежью Гору в вагонах для скота, чем элегантных дам, путешествующих экспрессом по дороге на Мурманск .

Слова о "дополнительнoм воображении" появляются в одном из пассажей, где Платонов явно высмеивает советских писателей. Федоров, говорит он, книжки читал "любым интересным способом, и наслаждался чужою высшей мыслью и собственным дополнительным воображением". Он "читал каждую книгу враздробь - то на странице номер пятьдесят, то двести четырнадцать". Так как одна из книг, которую читает Федоров, озаглавлена "Путешествие Марко Поло", и так как известный писатель и критик Виктор Шкловский, автор как раз недавно опубликованой книги под названием "Марко Поло", теоретик и практик приема монтажа, посетил в октябре 1932 года Медвежью Гору и Беломорканал, нет никакого сомнения в том, что Платонов имел в виду именно его. Платонову, скорее всего, было известно как то, что Шкловский играл существенную роль в составлении и редактуре сборника "Канал имени Сталина", так и то, что главной причиной, приведшей Шкловского на Медвежью Гору, была попытка добиться освобождения из одного из тамошних лагерей брата Владимира¹. Здесь, как и повсюду в рассказе, поражает умение Платонова сказать две вещи сразу. На одном уровне регистрируется сумятица в душе писателя, подвергаемого страшному давлению. На другом - дается совершенно серьезный совет читателям: читать творчески, соучаствуя в создании смысла, допытываться, зачем и сам писатель вынужден что-то "пропускать", задумываться над тем, отчего он порой использует "не то" слово, а то и говорит вещи не совсем понятные.

У Платонова много волнующих описаний музыки, ее силы. В этом рассказе, однако, есть что-то странное в том, что в поселке Медвежья Гора "всегда где-нибудь играла музыка" (курсив мой - Р.Ч.); важно также и то, что Федоров садится не на скамью, а на "местный камень". Платонов опять приглашает нас представить себе, сколько всего он не может нам рассказать. На мгновенье может показаться, что слушаем мы не граммофон и не аккордеон на Медвежьей Горе, а оркестрик, играющий на строительстве Беломорканала. Начальство НКВД чрезвычайно верило в силу музыки. Как пишет историк Синтия Рудер, "строительные участки были усыпаны ансамблями, играющими порой по 15 часов кряду, дабы возбудить в каналармейцах неиссякаемый трудовой пыл". Немудрено, что иногда музыка "...переставала действовать..." на Федорова, и тогда он "приходил в отчаяние или раздражение".

В мае 1936 года Платонов послал рассказ редакторам журналов "Октябрь" и "Новый Мир"; оба согласились его напечатать с условием, что Платонов внесет несколько небольших изменений. Платонов отказался. Он представил рукопись в драматургическую секцию Союза Писателей. Авторы, критики и редакторы, участвующие в создании коллективного сборника, дружно отклонили рассказ на собрании в июле 1936; стенограмма этого собрания опубликована. Естественно, были там возражения, связанные с иронией Платонова по поводу писателей и их Союза, да и с на редкость небрежным упоминанием мавзолея. Были и более общие соображения - о "безрадостном" характере и неправильном "тоне". Никто, однако, не заметил - или не посмел назвать - подтекст, связанный с темой Беломорканала.

В декабре 1936 "Стрелочник" - выхолощенная версия рассказа "Среди животных и растений" - был, вопреки желанию автора, опубликован в детском журнальчике. В конце концов Платонов согасился отредактировать рассказ сам, и новая версия, под заглавием "Жизнь в семействе", включающая авторскую и редактoрскую правки, была опубликована в 1940 году. Посмертные издания содержат новые изменения - конечно, не платоновские. Оригинальная авторская версия была опубликована лишь в 1998 г. в малоизвестном журнале. Эрик Найман² замечает, что судьба рассказа отражает судьбу его героя, Федорова. Точно так же, как рассказ был признан годным для публикации лишь после того, как был изуродован - так и Федоров получает доступ в "культурный", "научный" мир только после получения травмы при аварии, возможно, им же самим и вызванной. Федоров не случайно "стрелочник" - тот самый, что, по пословице, всегда виноват.

Найман высказывает также предположение о том, что судьба текста зеркальна и судьбе самого Платонова. Говоря объективно, это не так: Платонову предстояло еще написать несколько лучших своих произведений. Но в том, что касается взгляда Платонова на себя, Найман, вероятно, прав. Создается впечателение, что Платонов ощущает себя в каком-то отношении "уродливым" - и при этом он не знает, оттого ль не может он найти место в мире, что изувечен, или изувечен тем, что сотворил с ним мир. В 1936 году он писал жене: "Я негармоничен и уродлив - но так и дойду до гроба, без всякой измены себе". В 1940-oм, однако, он написал: "Если бы мой брат Митя или Надя - через 21 год пoсле своей смерти вышли из могилы подростками, как они умерли, и посмотрели бы на меня: что со мной сталось? Я стал уродом, изувеченным, и внешне, и внутренне. - Андрюша, разве это ты? - Это я: я прожил жизнь".


______________________________

¹ Предлогом для поездки Шкловского послужил заказ на статью для журнала "Пограничник". Ему удалось добиться освобождения брата. См. Cynthia Ruder, Making History for Stalin (Gainesville: University Press of Florida, 1998), p. 57-58.
² Эрик Найман. "Из истины не существует выхода", Новое Литератрное Обозрение, 1994, №9, стр.233-248

перевод Ирины Машинской