| Ирина Машинская - соредактор "Сторон света" |
  
|
| поставить закладку |
|
| стороны света №9 | текущий номер | союз и |
|
Ирина МАШИНСКАЯ |
||
| ЖЕРТВЕННИК | ||
|
|
"Музыка - это и шелест, и говор, и стук,
При строительстве новой столицы рабочие переносили выкопанную землю в собственной одежде - идея одежды закрепилась в именах героев и заглавиях написанных тут книг. И то: в Петербурге все время какая-нибудь погода. Одинокий прохожий не идет - перебегает, как Евгений - запахнув шинель, запахнув шубу, подняв воротник - сквозь полый город, сквозь пустой город. Петер-вьюг... Через сто с лишним лет прибывший с юга писатель запишет: "Идея города, возникшая до высшей степени Пустота..." С Пустоты, с Нуля город начался и построился. Воля замысла - это ты, это твой великий соболазн.. Как странно, что другой, местный литератор назовет Петра первым русским нигилистом. Начать с нуля = свести к нулю? "Леблон, автор генерального плана, был бит царем и вскоре умер."1 Но у него было и другое число: 14. 14-ый ребенок в семье, ставший царем-императором и овладевший 14 ремеслами, соорудивший табель о рангах с 14 классами, 14 сводится к 5. - Петр заложил город 16 мая 1703 года: 1+6+5+1+7+0+3=23=5... Новый Орландо откладывает тяжелую книгу и подходит к окну. Пока он читал, должны уже были наступить сумерки, но за окном все тот же день, только чуть более прозрачный. Зеленовато-кварцевый северный свет - сквозь него, как сквозь огромные расставленные в разных плоскостях стекла, он видит, как копошатся внизу тысячи фигурок. Мерцают слюдяные болотца. Стучат топоры. - Замышлен, измышлен, исполнен - и вот декорации ожили, макет озарился заходящим лимонным солнцем, зарябила вода в игрушечных каналах. Словно Гулливер, стоя на границе игрушечных царств, одной ногой в Швеции, другой в Финляндии, русский царь забавлялся, вовсе не прорубая окно (Франческо Альгаротти, 1739), а забивая дверь в Европу. Щепки - летели. Через полтора века Сталин, с нежным упреком: "Недорубал Петруха". Метр задается стуком топора. Век восемнадцатый, потешный. Век девятнадцатый, железный, поистине жестокий стук. И сразу - век двадцатый, настоящий. Медными копытами лед колотя - медный всадник. Метроном - стук топора - вспомнился, исполнился. Не быть человеку счастливым в идеальном городе. Юная столица должна была стать образцом практицизма. Но трудно представить себе более непрактичный город, чем созданный на осторове с названием Заячий. Блеснула, как раскрытый циркуль, Нева с Малой Невой. Герда отправилась искать Кая в еще не построенном ледяном дворце. питер-пург ветер, ветер на всем белом свете Черновик провращался тем временем в темнеющий от копоти и гари беловик.
Петербург построен на рифме, на метре, на аллитерации. На отзвуке мерзлой земли, на гранитном эхо берегов. Соединяющие строки, как легкие рифмы, разводные мосты, и звенящая прямизной, заглавная, сквозная - Невский прошпект. Медными копытами лед колотя. - Медный всадник. По едва народившейся тверди идут волны парадов, играет военная музыка зданий: Синод, Сенат. Так, так, а потом вот так. светел бел не спи-не спи не спи Бессонные рассветные бледные фамилии : Белый, Бальмонт, Блок - зеленые, синие, желтые вагоны, путешествия - из Петербурга в Москву и обратно. Поблекший при дневном свете балаганчик. Блок, не найденный Кай. Петербург условен, как условен балет. И не случайно, что родившийся в России любимый архитектор Николая, Карло Росси, был сыном итальянской балерины. Город, где все здания должны быть одного роста, город на пуантах, столица-на-мизинце. Демократия аристократизма, ровные линии дворцов, острова - бесцветные полувоенные названия: Первая линия, Вторая линия. А над Невой - посольства полумира... Иностранный легион России, вплавленный в ее сырое тело не то алмаз, не то просто полевой шпат. Кварц, кварц, кварц. От него так светел гранит. И вода отсвечивает этим нерусским светом. В Петербурге девятнадцатого века 10-20 процентов - иностранцы Плавильная светлая чаша - как и другой страшный-прекрасный новый Амстердам: Нью Йорк. "Для этих город был скорее не Петербургом, а "Питером", в этой кличке смешались растерянность. фамильярность, некоторая ирония, цинизм. доброжелательность, - сложная смесь, характеризующая отношение новичков к принявшей их столице". И по вертикали - все по-немецки определенно - шпили, вместо сорока сороков. Шпили, шпили, штыки... Адмиралтейство, солнце, тишина! И государства жесткая порфира, Как власяница грубая, бледна. Черный люд, белый люд. Белый лед, черный мост. Замысел шахматной доски Так в солнечный ветреный день и в Манхеттене идешь с А1 на Е8. Эти прописи понятны и пришельцу - стриты-авеню, белые ночи, зимние дни. Это тоже - условность, нереальная бодрость умысла, но все равно там и там нарушаемая отчаянием вдруг пошедших вкось улиц, сгнившей черной хаотической серцевиной обгрызанного Гудзоном яблока, заветревшимися окраинами и разбросанными семечками островов. "Человек не может быть счастлив в городе, где мокрый гранит под ногами, по бокам дома высокие, черные, закоптелые..." Каменный остров, Каменный проспект - мираж, окаменевший уже окончательно после Петра, при Анне Иоанновне. Едва материализовавшаяся легенда, уже не справляющаяся сама с собой.Литография, не ставшая идеальным городом, город, не ставший литографией. Гости из будущего? Лотова жена, обернувшаяся вперед. "Ужо тебе."
Чему приносится в жертву судьба, жизнь, людская плоть? Прихоти, климату? Воле? Но есть ведь и другое: "из рук моих - нерукотворный град..." Пластичная, естественная, как естественен и потому неповторим Блаженный. Московская кажущаяся неразбериха нерукотворна. Москва разбегается, как Вселенная. Ритм ее - волновой (толпы в московском метро - разливанные). Она и в плане волновая, а не кольцевая И звучит, как волна: Моск-ва-а. Начнешь ее давить, эту миску - расползается, как квашня. А Петербург - как кристалл с уже заданными гранями, лишь трещины по нему, как весной по невскому льду - и молчит. Чужая воля, гнет, жертвенная чаша империи. Окровавленный русский лед - двадцать пятого, пятого. Где твой Кай? - в Крестах. Дай мне горькие годы недуга, Задыханья, бессонницу, жар, Отыми и ребенка, и друга, И таинственный песенный дар... Все отняли, ничем не пренебрегли. Бедные люди, медные всадники. Вот Петр, заставлявший плясать падагрических стариков на ассамблеях, вот Сталин, пускавший Хрущева вприсядку - ну да, мы знаем. Но вот еще странное сближение: Сталин и Николай Первый: умерли - по старому стилю - в конце февраля, оба - после тридцатилетнего правления (1825-1855 и 1924-1953), такого долгого, что подданным, незащищенным и открытым, как на плацу, казалось - и внуки их будут жить при том же государе. А как любили вмешиваться в культуру! А какие были - по легенде - аскеты, из возводящих свой аскетизм в образ. Военная форма, сержантская выучка "Умирая в Зимнем дворце на простой железной кровати, Николай сказал сыну Александру: "Сдаю тебе свою команду не в порядке". Два великих бестселлера девятнадцатого века написаны в Петербурге: 1. Бедные люди. 2. Мертвые души... Циркуляры, циркуляры, партикулярное платье, артикулированная речь, перпендикуляр виселицы Казармы, казармы, лед, вода, гранит. Его Превосходительство Казначейство, Его Первостроительство Адмиралтйство, Его Превосходительство Сам Петербург. Черно-белый? Нет, и фисташковый, и главное - желтый.... "Желтый пар петербургской зимы,/ Желтый снег, облипающий плиты..". Как другой, так же сильный нелюбовью все прибывающих жителей: город желтого дъявола. С каким жаром ненавидел бы Гоголь Нью-Йорк, с каким ослепительным пылом. Желтые обои. Желтая мебель "Был в лампочке повышенный накал, /невыгодный для мебели истертой./ И потому диван в углу сверкал/коричневою кожей, словно желтой..." Да это же Достоевский! Блеснул симметрический циркуль - рассветные лучи над макетом идеального города. Не стоит сомневаться, что стало бы с Достоевским при Иосифе I, может быть именно так бы и было: вначале арест, потом пытка потешной казнью, а потом ссылка. По делу петрашевцев проходили 22 человека Казнь, до мелочей разработанная самим Николаем, назначена на 22 декабря 1849 года. Ее местом он выбрал плац Семеновского полка. Тираны, как и судьба, любят забавляться симметрией чисел. Достоевский, как говорит легенда, уже на эшафоте успел пересказать соседу сюжет задуманной в Петропавловской крепости повести. Эта легенда похожа на правду, потому что похожа на Петербург, самый рабочийгород в России - и именно потому не сдавшийся. Петербург построен на энергии сопротивления: Всадника - болотистой косности почвы, и почвы - копытам Всадника. "....все струны порвались, но звук еще дрожит,
Он стоит у окна. Зеленовато-серебристый северный свет - и сквозь него, как сквозь огромные расставленные в разных плоскостях стекла, он видит, как копошатся тысячи фигурок. Стучат топоры. Загадочно мерцают болотца. И вот уже не в них, а в узких каналах отражаются елезаветинские дворцы и торцы, и тихо идут по Неве корабли. Гудят, пожирают округу пожары. Город выгорает - и вырастает в камне, и в небе, как на нотной бумаге, чертятся скрипичные, виолончельные голоса шпилей, а в секции ударных на плацу тяжело и уже устало - маршируют полки. 2003 |
|
|
