Интереснее всего, конечно, переводить самое трудное и трудноопределяемое: не звукопись, даже, а интонацию и другие тонкие особенности оригинала. Но на наше счастье, потеряв в одном языке, находим в другом. Для примера рассмотрим стихотворение ирландского поэта Имона Греннана "Up Against It".¹ Этот пример выбран не оттого, что он демонстрирует какую-то особенную находчивость переводчика, а из-за связанных с нимчудесных и счастливых совпадений.

Eamon Grennan

UP AGAINST IT

It's the way they cannot understand the window
they buzz and buzz against, the bees that take
a wrong turn at my door and end up thus
in a drift at first of almost idle curiosity,
cruising the room until they find themselves
smack against it and they cannot fathom how
the air has hardened and the world they know
with their eyes keeps out of reach as, stuck there
with all the want just in front of them, they must
fling their bodies against the one unalterable law
of things - this fact of glass - and can only go on
making the sound that tethers their electric
fury to what's impossible, feeling the sting in it.

Что поражает нас в этом ладно сбитом, сквозном, как стрела, стихотворении? Настойчивая насыщенность звука - при отсутствии регулярного метра и, само собой, рифмы; напряженность интонации, почти раздражение; настойчивое гудение, но и достаточно умеренная аллитерация - оперение быстро летящей стрелы сюжета...

А сюжет задается в оригинале с третьего по пятый стих: в комнату случайно, "не туда свернув", влетают через открытую дверь пчелы - вначале кружат, любопытствуя: куда это мы тут попали? - а потом, почувствовав ловушку, не на шутку встревожась - шмяк об окно! - и свобода, то есть все то, что они прежде в мире знали, вдруг превращается для них в недостижимое, в мечту. "Затвердевший воздух" становится непроницаем:

the air has hardened and the world they know...

И вот какое замечательное оказывается для этого средство: по-русски преграда возникает сама собой, в материале:

непонятно как затвердевший воздух...

Ведь сочетание "тв" в сто раз лучше указывает на твердость и невозможность, чем слово hardened: тут и светлая прозрачная твердость материала (легкий звон в слове "воздух" нам ничего в этом смысле не дает), и близость к прозрачному небу-тверди.

Теперь - сам полет: на это у нас есть летний звук "ле": легкий полет, круженье по залитой июльским полуденным светом комнате- "ле" во "влетев" и беспечном "влекло":

В полураскрытую дверь мою как легко влекло!
Как турист, весело комнату облетев...

и еще неясно, что все эти прозрачные светлые "лу" и "ло" - так удачно для нашего стихотворения появившиеся в русском языке предвестники твердого: стек-ла.

И тут мы принимаем решение: меняем пчел на одну пчелУ. Может, по английски они, bees, зудят звонче, зато по-русски одинокая пчелА (смелый открытый звуук А - привет, Москва!) летит ясней, прямее и дальше.

Вот она злится, не разумея стекла, пчела,
звереет, врезываясь в стекло...

Ну, с жужжанием во втором стихе (they buzz and buzz against, the bees....) придется, конечно, расстаться, но у нас на это свои есть "ж" и "з". Звуковые эти штуки в любом языке вообще не проблема. Гораздо интереснее передать странную затрудненность интонации стихотворения Греннана, неуспокоенность, отчаяние, круженье, прерываемое многократным столкновением со стеклом.

they buzz and buzz against...

Аgainst - трудный, взрывной, почти трагический звук! Но в русском на это есть предлог в котором уже есть в сжатом до предела виде маленький взрыв лобового столкновения: об.

желанье сжимает ее и швыряет об...

И предмета, о который расшибается пчела, уже не нужно, да он и невидим, то есть его, прозрачного, как бы нет (в этом и ужас).

Постоянное разворачивание фразы и направления полета, переданное в оригинале чуть неловкой, с паузами, прозаческой фразой: It is…the way… they cannot understand…
Рассказчик тут и слегка ироничный наблюдатель (к чему английский язык вполне располагает), и сдержанный сочувствующий, можно сказать, скупой (stingy!) на эмоции. Но и в скупом этом описании, в неудобной фразировке, в нагромождении синтаксиса, полного препятствий слышно, как нелегко дается это невмешательство.

with their eyes keeps out of reach as, stuck there
with all the want just in front of them, they must
fling their bodies against the one unalterable law
of things - this fact of glass

Вот она: разгадка - в третьей с конца строчке. А мы запустим стрелу сразу - и назовем стекло стеклом.

... нет, не берет сверло тельца,
буравящего за чем светло...

Алмазное полуденное сверло - наконечник стрелы-пчелы. И опять нам сказочно везет, так как в нашем распоряжении нешуточная настойчивость в существительных среднего рода, в мужских настойчивых римах на "о": стекло, сверло, светло. А еще удивительнее - случайное вроде сцепление английской цепочки с русскими звеньями. Так, sting (жало, жалить) - bow string (тетива) - задают траекторию полета через все стихотворение Греннана. С другой стороны, наша "тетива", появившаяся из еще неназванного string, отзывающющегося, в свою очередь, на жало-sting - окликает важное слово из предпоследней строки: "tether" (канат, узы, привязь: от пчелы - к недоступному объекту желанья). Смотрим в этимологический словарь. И пожалуйста, очередные чудеса: тетива происходит в одной из версий именно от tether (литовск.), а по другой - от латинского "времени": tempus - ну что еще может быть натянуто так туго? Натянем его, этот лук -

...и тетива выпускает звук - ярость - электрическую
                                                                        стрелу...,

О, нет, наша пчела не из тех назойливых и злобных, что покусали джентельмена из лимерика Лира-Кружкова. Тут - то, что русские психологи называют страшным словом "фрустрация". Тут невозможность желания. И наша пчела этим желанием - и ужаливается. И для этого в русском языке масса возможностей: desire (желанье) - сродни жалу. Можно принять еще одно решение: не открывая развязки, назвать желанье желаньем:

желанье сжимает ее и швыряет об...

Впоследствии, в процессе работы выяснилось из переписки, что автор и собирался вначале назвать стихотворение именно так: "Desire".

Желанье! Не жужжание согласных - не такая уж это ценность. Желанье и отчаяние - desire and despair. "Жало" спрятано в "желанье", как кощеева смерть, а по-русски слово заканчивается этим чудесным остроконечным -ье.

И стрела летит.
Пчела летит, но есть непредложный "факт стекла" -

...one unalterable law
of things - this fact of glass -

"Факт стекла" можно заменить еще более окончательным, непреклонным, звенящим - "закон":

...натыкается на заслон
окна, на стекла закон...,

Есть в нашем распоряжении еще и непроницаемое (в обоих языках) "н": злость, длящееся отчаяние - и тут опять неслыханно везет: яркая, как факел, вспыхивает буква "я" в баснословно прекрасном русском слове: ярость - подобно тому, как как загорается fire в слове fury. Но насколько ж это русское "я" яростнее и ярче!

...can only go on
making the sound that tethers their electric
fury to what's impossible, feeling the sting in it.

...Желанье сжимает ее и швыряет об,
и тетива выпускает звук - ярость - электрическую
                                                                  стрелу,
она стекает вниз по стеклу,
и разгоняется вновь, и жалит ее стекло.

Осталось сказать два слова о ритме и рифме. Примем еще решение: сделаем ритм более регулярным. Ибо кто сказал, что верлибр следует переводить непременно верлибром, четырехстопник - четырехстопником, а белый стих - белым? В разных языках восприятие одного и того же размера разное, потому это не только можно, но часто и необходимо - вводить поправку на слух. По-русски уровень нерегулярности сдвинут на несколько уровней вверх: то, что кажется нам шероховатым, для современного английского уха может показаться нестерпимо, до отвращения, гладко. Английский акцентный стих из перемежающихся пяти- и шестистопных строк дадим тоже акцентным (по-нашему - дольником), но более регулярным, чуть синкопированным, преимущественно трехсложным стихом. Введем настойчивую мужскую рифмовку, отсутствующую в оригинале: по английски она звучала б легковесно, а по-русски - вполне по-взрослому, настойчиво и хмуро.

И стрела - летит, тельце буравит неразличимую обидную преграду, возвращается, разгоняется вновь, как легкоатлет перед барьером - и разбиваясь, снова стекает вниз, по жалящему ее стеклу, и барьер в русском языке по необыкновенному совпадению - две буквы: с и т.

И, наконец, заглавие: взрывное "Up Against It" - в русском оказывается возможным передать предлогом и существительным, в громком столкновении которых - невозможность затеи.

Имон Греннан

ОБ СТЕКЛО

Вот она злится, не разумея стекла, пчела,
врезываясь в стекло.
В полураскрытую дверь мою как легко влекло!
Как турист, весело комнату облетев, она
натыкается на заслон окна,
на стекла закон, на непонятно как затвердевший воздух -
нет, не берет сверло тельца, буравящего за чем светло -
о, как знакомо, недостижимо за,
желанье сжимает ее и швыряет об,
и тетива выпускает звук - ярость - электрическую
                                                                        стрелу
она стекает вниз по стеклу, и разгоняется вновь, и жалит ее стекло.

Об стекло - это ведь и метафора отчаянья в ремесле переводчика, любого - и стихов, и прозы, непреодолимая прозрачная преграда - все те невозможности, которые нам так хорошо известны и на которые так сладко сетовать поэту. Но на наше счастье, иногда удача помогает волшебным образом, не буравя стекла - оказаться "за". И переводчик тогда - вовсе не почтовая лошадь просвещения, а пчелка, каждый раз заново пробующая непочатую сладкую пыльцу родной речи, и каждый раз готовая удивляться: как же ладно и удачно в этой речи все сошлось и сложилось! Переводчику некогда думать ни о потерянном в переводе, ни о найденном, ни о нищете, ни о блеске своем. Бесконечные возможности валяются в языке под ногами - только подбирай.

Май 2008