|
творческий союз и | www.union-i.com |
| ПРО ЖИВОТНЫХ И ЛЮДЕЙ |
|
На улице незнакомый человек сказал мне вдруг, что нечётные числа всё же больше, чем чётные. Я знаю, что в таких случаях с незнакомыми спорить нельзя, поэтому согласился, только уточнил, что ненамного больше. - Конечно, ненамного, - улыбнулся он - на единицу. Важна точка отсчёта. Старожилы не помнят, чтобы так долго жаркие дни шли подряд. Вообще, старожилов упоминают, только когда они чего-то не помнят. Если бы какой-нибудь старожил вдруг вспомнил бы - такую жару, допустим - то его тут же бы вычеркнули из списка старожилов. Eму это было бы неприятно. Кушнер выступал в том же подвале, что и лет десять назад. Тогда вступительное слово сказал Бродский. Сейчас, в начале вечера, сотрудник журнала прочитал текст Бродского ещё раз. Было в этом что-то наивное и мудрое. Когда я был в первом классе, то решил завести дневник. Я всё не мог придумать ничего достойного. Однажды мама взяла меня в магазин, и мы купили бидон для молока. На обратном пути бидон я уронил, на нём появилсь трещинки. Вечером я сделал первую запись: "Сегодня мы купили бидон, и мама сказала, что я растяпа". Больше в дневнике ничего не появилось. И вот, через много лет - вторая попытка. но если что-то всё же обьяснить, то ничего уже не обьяснить." В нью-йоркском сабвее провели перестройку. Некоторые поезда теперь ходят по другим линиям, под изменёнными номерами, по новым маршрутам. Обычно на видных местах размещают рекламные плакаты в помощь пассажирам. Вот что написали в этот раз: "Слишком много изменений, чтобы обьяснить". В Центральном парке, на крыше домика смотрителя зоопарка, шелестит стадо летучих мышей. (Не стадо? Ну, коллектив). Первый раз летучую мышь я увидел дома, когда она залетела к нам ночью в спальню. Жена завязала мне платок на голову, дала в руки швабру и попросила скорее выгнать летучую мышь на свободу. При этом жена много кричала. Платок на голове нужен был, оказывается, для того, чтобы мышь не вцепилась мне в волосы. Вцепляться в голову, обьяснила жена, это основное удовольствие летучих мышей. Во время обьяснения жена продолжала кричать, а я бил шваброй по тем местам, откуда летучая мышь уже улетела. А соседи вызвали полицию. Их можно понять: женские крики, глухие удары… Соседи решили, что я убиваю свою жену - что как раз в тот день было неправдой. Когда в дверь звонит полиция, то всегда кажется, что наступает новый этап в твоей жизни. Я открыл полицейским и решил вести себя с ними достойно. Я как-то не сообразил, что из одежды у меня были только трусы, симпатичный дамский платочек и швабра, которaя, впрочем, одеждой не является. - Всё в порядке? - спросил чёрный, как летучая мышь, полицейский. - О' кей, - ответил я по-русски, но он понял. - Поступил сигнал, - поддержал беседу второй полицейский. - А, это… - я махнул рукой в сторону спальни, где жена всё ещё продолжала кричать. (Справедливости ради - она кричала от страха не за себя, а за дочку в детской кровати. В первый год жизни дочка просыпалась ночью 20 раз, без преувеличения, но в ту ночь спала на удивление крепко). Без моего разрешения полицейские в квартиру не заходили. - Это, - сказал я, - fly mouse. Полицейские переглянулись. Дело в том, что тогда я не знал слова "bat ", и просто перевёл с русского оба слова - "летучая" и "мышь". - Flying mouse, - поправился я. -Парень, нечасто бывает, чтобы на работе у меня было такое хорошее настроение, - сказал, поправляя кобуру, один из полицейских, когда они кончили смеяться. А я вспомил своего любимого Драгунского. Тот его рассаказ, где Дениска понимает, что уроки надо учить, до глубокой старости. Я стал изучать английский интенсивней. Летучую мышь я не нашёл. Для неё это тоже была не лучшая ночь. Но что хорошо - дочка так и не проснулась до утра. Мне приснилось, что я сочинил замечательное стихотворение, про листья, с глубоким философским смыслом. Я решил записать это стихотворение (про листья), но тогда надо было бы проснуться и найти карандаш. Потом не сразу усну, трещины на потолке, а на работе и так тяжело, приду с тяжёлой головой… Но утром, конечно, я его забуду. С другой стороны, думал я, может быть и стишок-то неудачный (хоть и про листья), а замечательным он мне кажется только в нереальном ощущении сна. Прочитал я его eщё раз, осторожно, чтобы не проснутьcя; и не проснулся. Теперь жалею. Про листья всё-таки. Осень уже. Верхняя соседка сказала, что переезжает. Она разговаривала со мной - и в лифте, и в коридоре, и у стиральной машины в подвале, а один раз - даже дома. Она говорила, что мой английский великолепен; а теперь уезжает. Она работала в издательстве и однажды подарила книжку - русскую азбуку с латинской транскрипцией, где на каждую букву - экспонаты из Русского музея и Эрмитажа; а теперь уезжает. С ней теперь живёт бой-френд, симпатичый, гораздо младше её и добрый. Однажды она принесла котёнка, накормила, но потом предложила eгo нам: у них уже было два кота. Я пришёл за котёнком, но бой-френд сказал, что не надо отдавать, пусть будут трое; а теперь она уезжает. Её квартира на верхнем этаже. Недавно неизвестный вор залез с крыши по пожарной лестнице и взял её вещи; а теперь она уезжает. Помню, она как-то вызвала полицию, потому что решила, будто я убиваю кого-то у себя дома. Но я не убивал, это она ошиблась, и она была рада своей ошибке, она сама сказала, что вызвала полицию; а теперь она уезжает. Я не знаю, как её зовут, мы даже не были знакомы (разве можно познакомиться с незнакомым человеком?), всё это мелочи, конечно. Просто я не люблю, когда уезжают. Недавно я слушал очередную главу романа Николая Петровича Л. в исполнении автора. О чём этот роман - помнится плохо. Вроде бы там фигурировали какие-то мужчины и женщины. "Щёки её залились румянцем, она чуть заметно поправила причёску". "Молодой человек почувствовал некоторое волнение". "В отношениях между мужчиной и жещиной бывает такая черта, переступив которую молодые люди выходят на новую грань своих отношений". Ну, и так далее… Ничего плохогo Николай Петрович не пишет. Общественность со своим произведением он знакомит давно. Когда-то его романом заинтересовался Бродский и взял рукопись домой. Не исключено, что для чтения. Не хочется думать, что этот поступок ускорил кончину великого поэта. Николай Петрович, как говорится, человек старого времени. Свой труд он читает с выражением, делая паузы в необходимых местах. Излишне длинные паузы, пожалуй. Местная как-бы-литературная почти-тусовка особенно не ропщет, слушая всё новые и новые главы об'ёмного полотна. Не в том дело, что Николай Петрович здесь практически представитель меньшинства, нет. Он одинок, немолод, у него проблемы с жильём. Роман - это дело его жизни. В следующий раз постараюсь не отвлекаться во время чтения. Жизнь - это непростая штука. Кто-то, правда, сказал об этом до меня. Возможно, даже сам Николай Петрович в своём романе. Около дверей моей работы - стайка сильно беременных. У них приятные одутловатые лица и мудрые осторожные движения. Они часто улыбаются, им очень страшно. С собой они носят удостоверение личности и что-то медицинcкое. Они никому уже не принадлежат, даже себе, даже Богу. Они капризны - специально, чтобы дать возможность окружающим мужчинам продемонстрировать благородство и терпимость. Мужьям остаётся только прижиматься ухом к их огромным животикам и обманывать их, будто чувствуют удары, наверное, ножки. Они очень милые и понятные. Их жалко. Всех жалко, но их особенно. Утренний токсикоз не прекращается до вечера. Зачем вы стоите здесь? Врач в двух кварталах отсюда. Хорошо хоть, что не скользко. Пришла женщина с соседнего этажа и стала разговаривать с женщиной с нашего этажа про другую женщину с соседнего этажа. Потом третья женщина с нашего этажа сказала мне про пришедшую с соседнего этажа, что та очень нeхороша: она назвала г… мужчину с нашего этажа, который раньше работал на соседнем этаже. Это непрофессионально, сказала третья женщина, называть г… мужчину с нашего этажа, даже если он и работал раньше на соседнем этаже. Потом я пошёл на соседний этаж и встретил ту самую жещину; она сказала, что другая женщина с её этажа распускает про неё дикие, нелепые слухи - будто она назвала г… мужчину с нашего этажа, который раньше работал на соседнем этаже; а это не так, отнюдь, хотя, конечно, этот мужчина - г…, безусловное г…, такое же, как и распускающая про неё лживые слухи другая женщина, и этому есть немало доказательств; более того - третья жещина с нашего этажа, так же как, кстати, и четвёртая, о которой ещё пока никто не говорил… Но тут я быстро пошёл на первый этаж, где из-за экономии воды лампочки горели еле-еле, тускло, интимно. На скамейке в метро негритянка втирает белую мазь себе в пятки ног и шею головы, попеременно. При этом она поёт весьма мелодично. Песню, вероятно. Кстати, бывший мальчик Робертино Лоретти тоже ещё поёт. Он выступает в большом зале на Брайтоне в сборном концерте с Борисом Сичкиным (который Буба Касторский) и солистской оркестра Яной без определённой фамилии. Вот ведь как причудливо тасуется колода. В городе живут бомжи, которые все свои пожитки хранят в мешочках, привязнных к какой-нибудь невероятной тележке на колёсиках. И вот я встретил одну бездомную, которая, положив холст прямо поверх мешочков, цветными карандашами наносила на него штрихи. Она поглядывала по сторонам - как бы рисовала с натуры, но на картине у неё был летний сельский пейзаж: речка, лес, комары… В сельской горной местности у озера ходили утки и гуси. "Челси, челcи", - говорили взрослые. Дети кормили гусей, чтобы те не проголодались. А утки ели прямо с ладоней, это щекотно. Один селезень был молчалив и окружён обществом. Но когда он увидел чужую рыжую уточку, то побежал за ней, а она закричала и стала убегать от него, и ворчала на ходу, а он наскочил на неё быстро, как коршун, и фактически изнасиловал. Дети решили, что он её прогоняет со своей территории и хочет укусить, а потом уже ничего не сказали. Наверное, у неё голова болела. Но потом все утки, месте с рыженькой, стали ходить вместе и даже немного улетели к светловатому будущему. Что "Челси"? Мне вот в подарок дали сине-белую шапочку "Зенит - чемпион". Это нормально. Не надо ничего сравнивать. Ещё мне приснилось заседание Великого Монгольского Хурала. Из соседнего дома приходил мальчик, внимательно и оторожно смотрел на окружающих, а потом говорил: "А я уже давно". В бассейн падали мухи, жуки, лепестки цветков, насекомые, вообще живноcть всякaя, мелкие коряги и другие дары лета. Хозяйка вытаскивала их длинным сачком и ворчала. Напротив её дома - кладбище; там есть могилка и с её именем-фамилией, с её годом рождения и с тире. Она точно знает, что произойдёт После. С кладбищем граничит ферма. Есть администрационное строение. Внутри крокодил, змея, экспонат-трактор начала прошлого века и холодильник с напитками. Снаружи можно кормить животных: осла Валтера, овец Ташу и Бэна, молочного поросёнка Ипполита - если я не перепутал его имя. Хасиды кормят всех, кроме Ипполита. Зато они и не сьедят его никогда. Ночи холодные - на забытом для сушки полотенце выпадает роса. Предсентябрье - и спор с я-уже-давно мальчиком: надо ли читать книги. Мнения раcходятся шире, чем это позволяет тема спора. Да, как и предсказывало большинство обозревателей, лето кончается. Дождливая, однако не минующая Макдональд дорога, медленно растворяется в туманe гор. Дэвид сказал, что он может специально throw up. Что однажды он throw up шесть раз подряд, чтобы не ходить в школу. А на следующий день ещё три раза. Потом ещё. Так он был дома целую неделю. Потом он пошёл в школу, но там throw up ещё раз, и его отправили обратно домой. Дэвид на ходу придумывал и добавлял новые throw up. Вот какие гадости говорили мальчишки, раскачиваясь на качелях за несколько дней до начала занятий. Но взрослые ещё неприятней. Я понял, что не люблю людей. Но это нестрашно, их многие не любят. Поэтому напишу я лучше о животных. Два диких кота подрались сегодня на пустыре у нашего дома. Из окна было хорошо видно, и дети позвали смотреть. Рыжий кот был моложе и агрессивнее. Чёрный кот - больше. Они прыгали друг на друга и царапали лица, а потом, обнявшись, лежали на боку и били хвостами о землю. Они сильно орали, эти коты; надо было увести детей от окна; а может быть - и не надо было. Очень крупные коты живут на этом пустыре, заросшем засохшими деревьями, буреломом и непроходимымыи кустарниками. Чтобы драться, коты вышли на дорожку. Когда они расцеплялись, то тут же подходили вплотную опять, злобно нюхали воздух и царапались. Наконец чёрный кот остался лежать, а рыжий стоял рядом, смотрел, а потом ушёл. Тогда чёрный пошёл за ним. Так мы и не поняли, кто победил. Нo коты, наверное, поняли. А мы решили пойти в зоопарк. Там ветер крутился маленькими торнадо, кидал кусочки коры и мелкие палочки на головы посетителей. Летучие мыши и летучие лисицы в темноте висели на хвостах и пугающе махали крыльями. Разные шиншиллы живо бегали за своими хвостами. Один мальчик-орангутанг развернул от себя девочку-орангутанга - спокойно, но со страстью. А крокодил и аллигатор, оказывается, это разные животные, а не одно. Некоторых животных не было из-за холода; других уже не существует в природе, так как их истребляли и сужали ареал. В общем, жизнь продолжается каким-то образом. Более того, при выходе из зоопарка мы стали свидетелями бытовой сценки с участием одного-двух человек. Я же говорю, не люблю. Мелкий дождь. Странное ощущение: одновременно нелётной погоды и болтанки. Кстати, сообщили, что специальным агентам в половине случаев удалось пронести через системы проверки в аэропортах оружие в самолёты. В другой половине случаев они, наверное, это оружие вынесли. А вот в библиотеке рядом со мной всё так же уверенно и настойчиво проверяют содержимое дамских сумочек. Правда, сейчас это делает не полицейский, а волонтёр, молодой человек. В библиотеке встретил знакомого. Он что-то читал, показывая печальные глаза. Он сказал, что негде печатаься. Он поэт. В смысле, стихи пишет. В духе Лефонтена. Я вообще люблю животных, вот что я скажу по этому поводу. В голове крутится из "Алилуйи" Щербакова - что жизнь несётся как "цыганская венгерка". А я вспомнил "канадскую польку". Причёска такая у меня была в младших классах, тоже короткая. А здесь у школьников, оказывется, бывают вши. Мелкий дождь. Люди с зонтиками очень похожи на людей без зонтиков. Только они молчаливей, и значит, приятнее. Однако могут случайно зонтиком задеть. Парадокс! Х. держит дверь в лифте, пропускает дам. Вид у него выражает готовность прервать неминуемый поток благодарностей. В среднем, это жизнь. По телевизору показывали фильм о женщине, у которой произошло раздвоение личности. Одна её личина была хорошей и духовной, а другая - злобной и хотела развестись с мужем. Судья отказался разводить и дал ей таблетку, которая обычно помогает в таких случаях. Они были совершенно разные, две ипостаси этой женщины. У них даже уровень сахара в крови был разным и зоркость зрения. Женщина приняла таблетку, но в итоге исчезла та, хорошая, половина её личности. А за окном нервный дождь плакал над этой историей и стучал в окна, завывая ветром. Утренние люди - особые, сосредоточенные, они на часы смотрят. И молчат, укачиваемые вагоном, каждый по-своему, в одиночку. Сидят, дремлют, держатся за перeкладины, чтобы не упасть, читают. Взглянешь - все застыли, а тишины не слышно только потому, что стучат колёса и всё дребезжит. Выйдут - и можно перед работой в кафе заскочить. - Даже если - Даже если мы идём вместе, то это не значит, что вместе, а просто вышли из одного и того же места в одно и то же время и движемся в одном направлении с одинаковой скоростью. - Ну, у тебя всё не так страшно. Вот представь: человек вышел на балкон, пьёт кофе, неловкое движение - и чашечка падает на случайного прохожего. Наповал. Человека судят, сажают в тюрьму. Ему адвокат плохой попался. Не смог доказать, что кофе лёгкий, быстрорастворимый. А обвинитель, наоборот, силён. У него свидетели и результаты анализа, мол, прохожий вовсе не случайный, а злонамеренно выбранный, и для тяжести в чашку было положено три лишних ложки сахара. И человек с балкона идёт в тюрьму. - Наповал? - Наповал. И в тюрьму. Так что у тебя не страшно, цветочки ещё… - Которому наповал - хуже даже, чем в тюрьме, да? - Наповал. Ну, это я условно, для примера. С одной чашки ничего не будет. - Тогда повторим? - Давай. Ещё есть десять минут. Утренние люди - особые люди. Нью-йoркские СМИ сообщили, что в Центральном парке обнаружена новая разновидность многоножки. У насекомого 82 конечности,и оно является представителем абсолютно нового вида. Возможно даже, что конечностей ещё больше - многоножка всё время перебирает и сучит ножками, отбрыкиваясь от исследователей, которые из-за этого сбиваются со счёта. - Это большая радость для всех нас, - заявил вице-президент музея естествознания Майкл Новачек, - когда удаётся обнаружить новое существо на Земле. Приятно осозновать, что мы не одиноки в этом жестоком мире. Радость учёного не омрачает даже тот факт, что многоножка - хотя и не более сантиметра длиной - является хищником, вооружённым ядовитыми клыками. (Весной этого года в озере Центрального парка был обнаружен крокодил). На Брайтоне спокойный, прошлого времени человек продаёт книги. Рекомендует Шевцова - "Тля" и полное собрание его сочинений в тлёх.. то-есть, в трёх томах. Я удивляюсь всплывшему здесь Шевцову, молчу. Человек говорит: "Берите, книги большие, основательные, с сюжетом. Пока читаешь, много времени займёшь". Совсем старенький человек, в мятом пиджаке, но пиджак не снимает. В Касткильских горах, в 2 часах от Нью-Йорка, вдруг надпись украинскими буквами: "Союзiевка". Из леса выходит двухметровый человек с посохом, в грубом сером балахоне, с бородой, неторопливо идёт вдоль дороги, поет протяжную песню. Стекло машины закрыто, слов не слышно. Приоткрываю окно. Слышу такие слова: "А-а-а-а-а-а-а-а, а-а-а". По улице ходят много людей. Среди них есть даже бóльшие зануды, чем я. Полная женщина-полицейский смотрит добрыми, как маленькие черепашки, глазами. Тут и там грохочут машины, неожиданные существа. Сидят и лежат бомжи. У бомжей тоже, оказывается, есть своя иерархия. Ощущение пустоты, лёгкости и скольжения. Японские маленькие влюблённые просят сфотографировать их на фоне достопримечательности. Я быстро нажимаю на кнопку, пока их не уносит ветром. Сегодня во сне я летал. Я ехал в сабвее, и ничего не происходило, а потом вошла одна женщина, протиснулась в угол и стала смеяться в голос, читая книгу с фотографией незнакомого мне автора на обложке; женщина вся тряслась от смеха и хохотала; а потом появился неаккуратный чёрный человек и сказал, что он не будет просить денег, и все ему зааплодировали, кроме той женщины, которая хохотала; а он стал ходить по вагону и говорить, что основная проблема - что вокруг много неприятных, ужасных лиц и рож даже - посмотрите на своего соседа для примера, говорил он; это такая шутка у него была, он много чего ещё говорил, он ведь - бродячий комедиант, оказывается, но никто не смеялся, кроме той женщины, которая хохотала в голос над своей книжкой; а потом он сказал, что если кто-нибудь захочет дать ему денег, то это вполне допустимо, и только та женщина с книжкой дала ему какую-то мелочь. Бомж в брюках с бахромой от пояса и спаянными пóтом волосами дремлет на скамейке. Мимо проходит скромно одетая бомжиха с тележкой. Бомж ей: "Сестра, ты прекрасна". Сдаю рубашки в стирку. - Можно на сегодня? - Можно, но я напишу, что на завтра. - А на сегодня никак? - Можно. Я напишу, что на сегодня - но тогда будет готово завтра. Приёмщица по-испански обсуждает сюжет сериала. Лихие, незаконные люди - то ли из Эфиопии, то ли с Нигерии - при помощи смертельных угроз получили наследство в 25 с половиной миллионов и теперь хотят пристроить их в какую-нибудь приличную, маленькую страну. Они связываются с милым доверчивым професcором из-под Хельсинки. Тот задаёт много вопросов, вообще беспокоен - но, кажется, соглашается. - Значит, сегодня никак нельзя, по срочному тарифу? - Хорошо, я напишу, что сегодня. Но лучше заберите завтра. Руки гoворят бoльше, чем губы. Этот, в насупленной шапке, громадный - поёт заунывную, восточную, опасную теперь песню - a руки быстро-быстро сгребают листья у заведения "Рэндольф". Листья - везде. Особенно в парке. Рабочий, Карлсон с жужжащим моторчиком на спине и длинным - примерно 170 сантиметров - шлангом , совершает вызывающие движения. Струя воздуха сносит листья с дорожки. Сонный малыш разводит руками, не кричит. Мама прячет машинку за спину, малыш ищет. Прижимает локти к подмышкам, ладони вверх: "Нетю". Мамина рука теперь гладит редкие его волосы. Руки выдают, даже если следить за словами, чтобы избежать, сгладить, скрыть. Как энергично те двое размхивают руками во все стороны! Они не с Брайтона, они занимаются здесь физкультурой. Каждое утро я встречал на одной и той же скамейке старика, обхватившего палку. Он сценарист из Голливуда, думал я, а, может, успешный в прошлом адвокат: вокруг него - хотя ещё так рано - мужчины в галстуках или с доброжелательными лицами, дамы с грудными, низкими голосами, смеющиеся… Их руки повторяют красивые, правильные движения, повторяют. Каждое утро - раньше. Листья - везде. У Рэндольфа их уже нет. На красный свет останавливается машина. Водитель б"ёт пальцами по стеклу. Паль-ца-ми. Паль-ца-ми-ми. Паль-ца-ми-ми. Паль-ца… Рванулся. Малыш опять позабыл про свою машинку. Теперь держит ладошки пальцами вверх. Влево-вправо. Влево-вправо. Прощай. Без этого нельзя. Экспресс в метро - это не когда поезд едет быстро, а когда пропускает остановки. Соседка по вагону достаёт из сумочки очищенный апельсин. Съедает дольку, остальное заворачивает в мешочек, кладёт в сумочку. Снова достаёт из сумочки мешочек, разворачивает его, отламывает дольку, съедает. Остальное заворачивает в мешочек, кладёт в сумочку, думает, достаёт из сумочки, из мешочка (она на диете, вот в чём дело) одну дольку, съедаeт, думает, заворачивает, кладёт. Поезд как поезд. Смотрю на часы: до следующей остановки - пять долек. А ещё я подумал - по случаю праздников, наверное - что людей надо любить, хотя это очень тяжело и непросто, потому что они сопротивляются, то-есть: говорят глупости, подрезают машину на повороте, шумят, молчат вызывающе, занимают лучшие места в метро, лают своими собаками под окнами, курят в неположенных местах и запрещают курить, всё время раздражены и замкнуты на себе, гады - любить их надо аккуратно и сдержанно, самых близких - особенно, хотя это как раз и невозможней всего, а угнетённых на другом конце света или незнакомую печальную молодёжь - легче, но надо и тех, кого тяжелее, потому что у них хоть и не такая тонкая душевная организация, но они вдруг тоже неожиданно могут заплакать в темноте - беззвучно, почти не всхлипывая, сдерживаясь, не сдерживаясь уже… Вместо наблюдения за людьми хорошо и правильно следить за животным миром в Центральном парке. Вот уточки плывут, рассекая воду и крякая от удовольствия. Вот воробушки купаются в песке и мило чирикают. Чёрная белка гоняется за белой. Играет, наверное. Ой, поймала, царапает. Или даже лучше - растительный мир. Веточки колышaтся на ветру, шуршат, шуршат. А вот птичка пробежала под кустиками, разбежалась, чтобы взлететь. Очень старается. Людям не дано. Вот тот голубь не обладает ведь расовыми предрассудками или рефлексией, не стучит сапожищами по потолку нижних соседей и не выписывает штрафные квитанции буквально ни за что. Тот соловей ведь не морщит клюв при встрeче и не делает охлаждающую паузу в телефонном разговоре уже при первых трелях звонка. Он ведь, сукин сын, не пишет любовные стихи о своих чувствах: "В плену у вечера, пока стоял восток И мысль любви ещё под лифом билась, О чём-то ей понятном и простом Душа уму негласно говорила". Вот, кстати, такса - длинная, как чужой праздник - ищет что-то в земле и ушами шевелит в такт одной ей слышимой мелодии. Она к тому же это пошловатое сравнение с чужим праздником и не имела никогда в виду, просто ушами шевелит. Вот - хоть их не видно - множество всевозможных невредных почти, невзрачых зелёных насекомых, мириады их. Но они не страдают от одиночества в юности, а, возмужав - от родственников, знакомых и просто копошащихся рядом. Нет. Они сами копошатся, и всё. Ну, может, слегка подвинувшись. Они смотрят на мир реально. Им и в голову (у кого из них она есть) не придёт идеализировать людей, как я сейчас - всякую живность. У них тоже борьба видов и полов, трагедия, если и на них наступают случайно или с научными целями, ругань. Просто мы этого не слышим или не понимаем. Нам ведь тоже есть что скрывать. Счастье - это когда тебя не понимают. Уличный продавец у метро всегда мне улыбается. Когда-то я покупал у него газеты, каждый день, потом перестал. Но он всё равно улыбается и здоровается. Скорей всего, он ждёт, что я у него снова начну покупать газеты. Иначе - допустим - он бы не только не улыбался мне, но и плевал бы мне вслeд, хотя бы мысленно. Может, он в ярости от того, что я перестал давать ему мелкие деньги за газеты, и он ненавидит меня, Может, он бы даже толкнул бы меня или даже совершил бы преступление какое. Более того, может он бы нарисовал усы на картинке в моей книге. Может... В таком случае - разве плохо, что он неискренен и улыбка у него фальшивая? А вчера я купил у него батарейки. Вот ведь какая неприятная, шумная сцена - прямо в вагоне, где народа немало, но есть всё-таки пространство, чтобы размахивать руками в споре. Она - чёрная, крупная - излучает нарастающую энергию. Он - азиат, пытается объясниться в определённых рамках, но тоже не выдерживает и принимается обобщать. А началось якобы с того, что он её задел, дотронулся до приятного для него места на её теле и узкими глазками вращал при этом. Она теперь кричит ему, что вполне может надеть его шляпу ему до самого пояса, даже ниже натянуть, и будет он ходить в положенном ему виде и дотрагиваться, кстати. Он уже резко, с намёками, ей отвечает - а ведь пытался спокойно объяснить как было: и про внезапное торможение вагона, и про то, как она зонтиком давила ему на ботинок. Но ведь дело не в этом. Именно что не в этом. Накопилось за долгое время, со всех сторон, наболело, при чём тут лёгкое прикосновение… Вот в седьмом классе она забеременела от мерзавца - к тому же ведь рано, пожалуй, забеременела, и мама её ругала, что рано - сама-то она в девятом родила, но не в седьмом же. И не от такого мерзавца. Он, оказывается, и другую одноклассницу тоже… Они с мамой сказали, что это насилиe было, и что мерзавец oн. Теперь её сын такой же - вот вчера в Ньюарке один убил свою мамашу, этот тоже убивает, но постепенно. Накопилось. А азиат перешёл уже на визг, уже и кулаки сжал , напрасно, пожалуй - она покрепче будет. У него вообще невообразимая тяжёлая судьба: детство пришлось на годы правления реакционеров в Бирме, отец ушёл в опасную оппозицию к правительству и из семьи, всегда скрывался от всех, даже сына видел лишь несколько раз , в горах - из конспирации. Потом семья бежала за границу, мальчик вырос, умненький такой, хорошо ведь учился, но сейчас содержит овощной магазинчик - где чисто, тараканы только ночью, без покупателей, а днём играет тихая классическая музыка. А такие, как она - да! - всё норовят украсть банан или хотя бы мешочек со льдом. Хроническая усталость и недосыпание. И у них у обоих бывает так погано на душе, особенно утром, когда нащупываешь ногой, не находя, тапки у кровати или когда ранние, незащищённые, только для себя мысли ещё не исчезли в мокром вагоне или под сплошным серым небом. Что ж? Вся эта наша гадость внутри может сдерживаться случайным образом, насаждением доброты, диктатом терпимости, разумными постановлениями и уменьшением интервалов между поездами. Но где их взять, разумные-то? Эти двое выходят из вагона. Сейчас она - в последний раз - плюнет ему на ботинок, и они разойдутся. Мне - на следующей. Давно я о парикмахерских ничего не писал. В этот раз я пошёл к югославу, который оказался гордым албанцем и сказал, что сильно отличается от югославов (их, в сущности, не бывает) - и намекнул, что отличается в лучшую сторону. Ещё он сказал, что сильно влюбился и всегда думает о своей любви, каждую минуту жизни думает, - но всё же профессионально добавил, это - любовь-то - не мешает ему в работе. Однако, наполовину щёлкнув ножницами, парикмахер вдруг прижал к уху мобильный телефон, набрал номер своей любимой и сказал ей только три слова: "Курица с рисом и овощами", - это пять слов получилось в переводе на руский, пусть пять. Он сказал эти слова любимой строго и медленно. Это такой ужин у него должен быть сегодня вечером. Ещё он, дощёлкивая, раскрыл мне тайную подноготную многих мировых правителей. Мы ехали по шоссе, но из-за задержки на дороге мы не ехали. Впереди нас не ехала машина с пятью тысячами куриц. Я проверил: количество горизонтальных ячеек умножил на количество вертикальных, а полученный результат - на количество ячеек внутри - внутри огромного, огромного перевозящего этих куриц грузовика-трака. Трак не ехал рядом с нами, и своими курицами заслонял мне весь мир. Вначале было жарко и солнце, курицы казались утомлёнными неудачницами и еле жили. Но так как мы не ехали долго, часа три, то день превратился в вечер, а солнце стало закатываться и закатилось. Тогда курицы стали шевелитьcя, все пять тысяч, у моего окна. Трак был открытый, курицы хорошо виднелись мне, хоть я и отворачивался. Три часа. Почему они не улетали? Наверное, они были очень привязаны к своей машине. Чем-нибудь прочным, липким. Или не хотели улетать. Зрелище было неприятное и особенно - затянувшееся. Три часа всё же. Потом курицы уехали всё же в столицу штата. Сегодня я решил сделать вегетарианский день. В сабвее негр в полосочку на тренировочных брюках держит шевелящийся мешок. Постепенно из мешка появляются кроличьи уши, а потом кроличья голова. Глаза у кролика красные. Недавно мне объяснили, почему у слонов красные глаза - чтобы прятаться в помидорах. У кроликов, думаю, по той же причине. Я размышляю над такой увиденной в компьютере задачей: встречаешь троих, один всегда говорит правду, другой - врёт, а третий - вперемежку. О чём с ними можно разговаривать, если требуется задать три вопроса? Кролик, оказывается, умеет танцевать за мелкие деньги. Негр разглаживает полосочки, готовит место. Народу становится всё больше. Что делать? Кто виноват? Где тут помидоры? В вагон входят две мамаши со своими мелкими детьми, с силой прижимают их, чтобы держались, к вертикальной металличеcкой палке. Один орёт: 'Бааа-быыы, быыы-бууу". По всему его лицу растекаются слёзы. Мамаши на него не обращают внимания, а говорят про кого-то: долбаный, долбаный. "Быыы-бууу, - орёт малыш, - быыы-бааа". Другой, разумный малыш его отвлекает, показывает кривым пальцем на меня. "Быыы-быыы", - не соглашается первый. С работы едем, между прочим. Такси как раз сегодня подорожало на четверть. "Долбаный, долбаный", - говорят мамаши. "Быыы-бууу", - говорит малыш. Одна мамаша, чтобы его успокоить, начинает его дразнить. Тогда малыш орёт всё подряд, но потом переходит к привычному мне уже "Быыы-бааа". Когда они выходит, меня в вагоне нету: я вышел раньше. Такая маленькая девочка, а уже пришла с мамой к дантисту. Зато лечение по новейшей методике, включая пcихологически-разгрузочную игру. Вначале врач жмёт лапку игрушечной обезьянке. Потом девочке. Говорит обезьянке: "Открой рот". Та открывает. Девочка тоже открывает, смеётся. Врач осматривает обезьянке зубки, та смеётся, девочка тоже. Врач включаeт бормашину, внaчале для обезьянки (смеются), потом для девочки. И тут девочка начинает орать, толкать всех ногами - её держат трое - и так нехорошо им, не говоря уже о бедном ребёнке, а обезьянка скинута на пол, и её топчут держащие девочку. Этого можно было ожидать. Элементы игры, снятие напряжения - всё работает отлично - до тeх пор, пока не станет больно или страшно. И врач ведь это знал и работал с обезьянкой довольно вяло всё же. У меня на работе так же. Вначале - красивые графики в виде конусов, сегментов и виноградинок, цветные диаграммы, собрания, где ведущий демонстрирует своебразный недюжинный юмор; множество ответственных лиц, вежливо ходящих мимо и уточняющих промежуточные сроки, а потом, потом…Понятно же, что все эти диаграммы и виноградинки сведутся к необъяснимым почти для всех значках на экране. Больное, опасное место - тут-то и начнутся крики (пусть неслышимые, внутренние), топанье ногами… Всё уже предопределено. Известно же, что в семейной жизни самое опасное время - это первый, третий, седьмой (если случится), одиннадцатый год и все чётные, а ещё пятницы с воскресеньями - но ведь начинается-то с марша Мендельсона, торжественных поцелуев и игрушечных обезьянок в подарок. Ведь всё известно. И в политике тоже: если не целуются, то пожимают друг друг руки, обговаривают детали и перспективы - но вeдь ясно, что не будут одни бандиты ловить других, когда дело дойдёт до выполнения именно этого пункта. Вообще никогда не будут. И в этом моём проекте с виногардинками - разумеется, Тим J. делать ничего не будет, потому что не умеет, не знает как и не хочет; а что будет он писать начальству отвлекающие бумаги и запутывать содержание проблемы… На самом деле известно заранее, где станет больно, плохо и заплачет девочка; а все графики и конусы нужны лишь, чтобы завалить ими эти неприятные для нас знания. Хотя каждый раз, вначале, мелькает вроде ни на чём не основаннaя надежда. Я должен собрать у других сотрудников определённый тип бумаг - точнее, вид документов, добавить свои собственные, такoго же типа по этому поводу мысли - точнее, данные, и создать одну большую общую удобную для всех вовлечённых в этот процесс бумагу, на основании которой каждый желающий или назначенный для этой цели может создать свою собственную бумагу - точнее, документ - точнее, определенного ранга конгломерат документов, относящийся к той же последовательности - точнее совокупности бумаг в необходимом ранге деятельности сотрудников с заблаговременно предусмотренным запасом - точнее, допуском, определённом для более равномерного поступления записей - точнее, автоматически продуцируемых листов на вовлечённых в первоначально не одобренную общность гроза на улице. Когда ешь капусту-брокколи, то запоздало начинаешь думать о смысле жизни, в крайнем случае - про общечеловеческие ценности. Во втором классе на 23 февраля девочки мне ничего не подарили: та, которой при розыгрыше мальчиков досталась записка с моей фамилией, неправильно её прочитала, и вообще даже заболела. В последнюю минуту, однако, нерастерявшаяся учительница дала мне надувной шарик с незамеченной дыркой. Вот тогда-то я задумался об общечеловеческих ценностях в первый раз. По столовой, неприятно сопя, ходит ДиБиЭй, который вчера, тоже неприятно сопя, сказал, что я - сумасшедший, а я по производственной необходимости сбросил ему на ногу устаревший бумагу-документ. При выходе из столовой стоит мужеподобный мужчина и чавкает. Пойду-ка я в библиотеку. Там, по слухам, продают книгу Веллера "Перо Саши Пушкина". Гендерное Я здесь, конечно, многое придумываю, но это правда: сегодня утром опять в сабвее одна чёрная афронегритянка предъявляла расовые претензии окружающему её человеку. - Ты не латиноамериканец, - говорила она ему. - Ты конгломерат многих религий, стран, народностей и политических течений, и ты не уважаешь меня, гад нехороший. А он её в качестве аргумента материл по-английски. Она всё же говорила больше, и потом он согласился с ней помириться, а некоторые пассажиры хлопали ей в ладоши, как на детском утреннике (ещё девяти не было). Не то, чтобы дамы в савбее политизированнее других - просто, наверное, я больше внимания на них обращаю. Танцующий без внешней музыки негр резкими, пластичными движениями снимает с себя белую рубашку. Но как-то не до конца снимает. Двое полицейских внимательно за ним наблюдают. Он пошатывается в пьяном угаре или это всё же танец? У полицейских собака. Она нюхает воздух. В воздухе пахнет грозой. Негр - это частный случай, как и все мы. За углом требуют чего-то и чем-то недовольны. Рубашка всё ещё на негре - или нет? Нарушил он - или не нарушил? Где граница? Собаку зовут Полкан? Четвёртый или пятый её муж потребовал от неё юридическим путём какие-то миллионы - за то, что она его избивала. Другая, совсем незнакомая мне женщина, через общедоступного адвоката требует у нас в почтовом ящике другие миллионы (пять, кажется). Всё уладится, наверное. Нет, если избивала - то заплатит. Но у творческих людей трудно понять, кто кого избивал, потому что у каждого свой личный адвокат с отработанной методикой ведения дела. Трудно провести границу между явью и мечтой тоже рабогатеть. Мой случай проще. Меня в машине, которая легонько задела автомобиль той незнакомки, вообще не было. Я потом подошёл, по необходимости. И видел, как незнакомка сидела на своём сидeнье, переживала моральную и физическую травмы. На границе действие происходило, на границе полицейских участков; они четыре часа не могли решить, с какой это стороны границы незнакомка сидит; а она сидела правильно, грамотно, как положено, неподвижно - только ходила в ближайший туалет, курила, ела обезжиренный йогурт, слушала по своему приёмнику единственного белого рэпера ЛевИна. Если никто не понимает, что же ты там такое говоришь, то к этому привыкаешь, и есть опасность расслабиться подобно Штирлицу, уснувшему в машине. Он-то знал, что ровно через двадцать минут проснётся. Вообще-тo не высыпаешься. Еду дальше. Почта. Она занимает совсем мало места: здесь ремонт, отбойные молотки за временной стенкой, грохот. Несколько клерков на отгороженной им узкой полоске, стараясь пересилить в себе естественную из-за общего шума ленивую ненависть к окружающим, с надеждой смотрят на часы. Но ещё осталось кое-что. Тогда клерки поднимают головы, говорят: "Следующий". Очерeдь небольшая, но раcтянутая по другой узкой полоске. Каждый следующий надеется, что будет быстро, но быстро хорошо не бывает, если использовать название детского спектакля. Передо мной две девушки беседуют на двух языках, но потом переходят на один - русский, для конспирации, потому что этого требует тема: мужчины, гады, жизнь. Они как-то незаметно переходят на эту важную тему, я даже не замечаю, как и когда переходят. Надо бы им дать знать, что я понимаю по-русски, хотя вроде бы уже поздно это делать. Вот когда-то я решил подшутить над бабушкой, подкрался к ней незаметно, встал рядом, за спиной, но вдруг понял, что она испугается, а уйти так же незаметно не было никакой возможности, понял что и успокоить её, не напугав перед этим, тоже не получится - даже, если я просто скажу: "Бабушка, не волнуйся": потому что далеко зашло, а звуки ведь быстрее слов. И с девушкaми тoже: они уже дошли в разговоре до существенных моментов. Хоть бы у меня газета русская была, или футболка с надписью "Ну спроси, почему у меня столько римейков" или ещё какой знак. Неужели по мне не видно? Одна девушка, оказывается, встречается с парнем и любит его по-своему и как он хочет, и мерзавец он, и как бы стрaнно бывает с ним, и ласковый он такой, и по-свински поступает, и однажды она его даже стукнула (показывает на своей собеседнице как именно она стукнула - получается сильно, та отлетает на меня и говорит "Sorry", а я к месту отвечаю "Ничего", а они не замечают, что по-русски), а он даже не ответил на удар - такой милый. Работа клерков предрасполагает их к неторопливости. У одного - спичка в зубах, у другого - занудный клиент со множеством посылок, третья и четвёртый уже закончили смену, пятый просто cлучайно замешкался, шестая зевнула, отвлеклась, но сейчас скажет "Следующий" , не сказала, вот сейчас скажет "Cледующий", не сказала, вот сейчас скажет; а тем, кто с седьмого по двенадцатый, не хватило места из-за ремонта. Ещё и отборный отбойный молоток за тонкой временной стеной. Один - со спичкой - вдруг вызывает девушек. Я - следующий. Я ? Иду, иду. - Что там, внутри? А, мягкое - хорошо. Воспламеняющееся, взрывоопасное есть? (Опять зевает). Да знаю, что мягкое. Мне надо c вами - по инструкции - поговорить, поговорить об этом. Только двадцать минут и прошло. Штирлиц знал. Надо - так надо. Птиц надо изучать в дождливую ветренную погоду, час езды на школьном автобусе, и чтоб укачало ещё. Цель исследователей - отпустить птиц на волю. Ястреб, со скоростью сто миль в час падающий на лесного мышонка, попадает в лобовое стекло машины (60 миль)- авария - но водитель приносит хищника сюда, где птицу лечат. Не говоря уже об остальных нуждающихся, выпавших из гнезда, налетевших на леску, сломавших крылья. Есть которые как бы состоят из одного только красного рта, такие маленькие. Дети вышли из школьного автобуса, задают умные вопросы. Цель - отпустить на волю. Маленьких хищников нельзя приучать к рукам. Им же не выжить потом, когда отпустят. Пришёл корреспондент нью-джерсийского радио, записывал. Желающие могут скоро услышать передачу. Там в одном месте напряжённое такое сопение. Это наше. Подростки рассматривают музыкальные ряды магазина "Санкт-Петербург". "О, смотри - Киркоров, возьми Киркорова". "Да на ххх он мне нужен". "О, Маша Распутина, смотри - возьми Машу Распутину". "На ххх она мне нужна". "О, смотри…" "Да на…". Так они всех прошли, никого не пропустили. Таких суровых официанток, как эта, я не видел никогда, даже в фильме про пограничников. Суровая и молчаливая. Я спросил, есть ли у них хлеб. Она сказала, что нет. Я спросил, есть ли сахар. Она сказала, что есть. Тогда я спросил, может ли она сахар принести. А на большом экране девушка в дезабелье и пограничной фуражке пела лирическую песню про негодяев. Иногда я жалею, что у меня нет с собой фотоаппарата (у меня вообще его нет). Такие снимки упускаю (надо бы прибрести). Вот на днях, напротив центральной библиотеки: открыта широкая дверь, где ремонт, пыль от досок, три стены, четвёртой нету, пыль дрожит, балки какие-то, провода, комната огромная, почти пустая - в углу, освещённый, как на сцене, стоит письменный стол в лучах сильной лампы, на нём бумаги в беспорядке; человек в каске, сидя прямо на этом столе, что-то пишет, пишет… Вдохновение. Или вчера, на Брайтоне, где палатки на улице и ярмарка: дама старше среднего возраста, полноватая, в сиреневом платье, примеряет поверх этого своего платья лифчик, розового цвета, её муж застёгивает сзади бретельки, вид у него уставший, но он ласково так смотрит на неё, мусор вокруг, палатки уже закрываются, океан не виден, а кусок темнеющего облака вот ещё хорошо бы захватить… Возле магзаина Эрнест и Клейн на Шестой постоянный там сумашедший объясняет медлительной публике существенные стороны жизни. Быстрые прохожие вызывают у него ироническую усмешку; тогда он садится, прижавшись к стенке, и стрижёт ногти себе на брюки, или тихо поёт, или говорит бархатным баритоном разборчивые слова - но со своего места не уходит. Он всё время там. Даже оказавшись в том районе ночью, я встретил этого человека. Он гремел ключами - наверное, всё же собирался домой - но от магазина сумел отойти лишь на несколько метров. Когда-то я решил, что он хозяин магазина и привлекает покупателей, но потом понял: это место ему важно по каким-то своим личным, особым причинам. Только однажды я видел, что он зашёл далеко. У ближайшего перекрёстка он фотографировал молодую пару, расположившуюся на нижних буквах памятника LOVE. Вид у него был растерянный. Раньше нашей верхней соседкой была женщина, которая часто принимала душ, и я всегда знал об этом: на расширяющейся трещинe нашего потолка обязательно появлялось несколько капель. Было в этом нечто трогательное. Потом потолок почему-то отремонтировали, женщина уехала, и нашим соседом стал одинокий мужчина. Правда, одинок он редко: к нему всё время приходят его соратники. Все они свидетели Иеговы… нет, свидетели чего-то другого, или даже вообще не свидетели. Я, конечно, не против многообразия течений, включая общественные и религиозныe, - но не на потолке же. Что там былые несколько капель - соратники обязательно приходят в хороших костюмах, в галстуках, с ювелирными украшениями, в начищенной солидной обуви, в том-то и дело, что солидной. Они собираются там, наверху, и сразу начинают ходить - быстро или медленно - в своей хорошей обуви, обсуждая важные проблемы, и каждый шаг отдаётся эхом у нас, не в переносном, к сожалению смысле. Они ходят, ходят, в своей замечательной обуви, а ещё почему-то двигают, двигают мебель. Не понимаю я такого течения, хоть бы и философского, где главное - двигать мебель . Да, у них какие-то благородные взгляды на жизнь и цель слегка эту жизнь исправить. Но ведь многие уже хотели исправить, и ничего. Ничего не выходило, зря только мебель двигали и стулья ломали. Потом вообще из-за несбывшихся ожиданий устраивали всякие безобразия, мусор на лестнице оставалcя. Эти, правда, пока у себя в квартире и почти спокойные, но обувь-то можно снимать. Я вот одной соратнице - в громадных как у лошади (цок-цок) сапогах сказал, что ведь можно снимать, она тут же, в лифте, сняла, а потом пожаловалась соседу, что я к ней приставал. Сосед сказал, что не надо приставать, а я сказал, чтобы он ковёр купил, а он дал мне буклет своей организации, где было написано, что надо, в основном, любить друг друга, а я сказал, что в этом частном случае пока не могу. Не в том дело, конечно, что она негритянка. Я на её афроамериканность случайно обратил внимание: просто взглянул, а она чёрная. И протягивает мне, будучи членом своего профсоюза - с улыбкой, апельсиновый сок, и резко так шутит по моему поводу. Мол, почему она не слышит моего "здрасти", надо обязательно здороваться, громче, громче. Представление она такое устраивает, небольшое: люди вокруг, каждое утро здесь. А я поздоровался, но тихо, я хотел поздороваться, но не протиснуться к ней, взгляд не поймать. Помню, на детском утреннике, на ёлке, дед Мороз с подарками: "Здравствуйте, ребята, дружные октябрята… Не слышу, громче, дружнее". Так и здесь - Снегурочка только, не дед Мороз. Оставь меня вообще в покое, красавица черноокая. Хотя бы сейчас. Мне даже и сок твой не нужен, апельсиновый - только молчи. Я лучше от жажды чуть помучаюсь, до ближайшего питьевого фонтанчика, только б не слышать ничего и самому тоже молчать. И профсоюз тут не при чём, сестра. И расовых предрасcудков - слышишь, сестра - у меня нету, совсем не осталось. Молчи только. Шутки эти - не надо их. Молчи, радость, молчи. Апельсиновый сок, низкий голос, чёрные туфельки - как раз то, что мне всегда нравится, молчи только. Молчи, грусть, молчи. И другие члены твоего профсоюза, вон их сколько рядом - пусть они тоже работают молча. Пожалуйста. И в очереди, покупатели, чтобы тоже молчали. Доброе утро всем. Всё-таки самые рапространённые слова, которые я слышу на улице, это "lettuce, tomato?", вопросительно так. Есть же, есть, некоторые поводы для оптимизма. В библиотеке, например, очень добросовестно проверяют при входе содержимое дамских сумочек. Не зря меня всё время тянет туда. В идеале, литература не только должна прилагать усилия, чтобы дорога и Клим не казались больше опасными, но и не пересолить тоже, но и … (запись не закончена) В Овальном парке тёплая погода собрала местных жителей с мячами и всевозможными мячиками. Чёрные подростки искусно забрасывали баскетбольный в подвешенные корзины, злобно крича при этом, - но где как не здесь кричать, вынужден согласиться. Мелочь пузатая в отведённых местах катала по земле красные и воздушные, лопающиеся к ужасу и восторгу. На главном поле бегали симпатичные девочки в бело-спортивной форме, пинали футбольный, ворота были с сетками, но меньше обычных, судья свистел, я следил с эстетической точки зрения. У нас же у двоих был свой мяч, мы его кидали во все стороны, в результате съели три сосиски. К овальному бейсбольному мне никак не привыкнуть и не понять сути, это у меня особенность такая, а ведь многие любят, а я нет, а правы все; бейсбольный только и летал повсюду. Низкорослые смуглые индейцы тщтельно натянули сетку поперёк, но как-то захватывали свой волейбольный, подкидывали себе же, нарушали правила, - однако ж это они все так нарушали, значит, просто правила другие, а кто хочет Настоящий волейбол - вон, пожалуйста, Continental Arena, соседняя Бразилия или "Уралочка" по телевизору, а здесь ведь так, для удовольствия и здоровья. Одному индейцу мяч сильно попал в затылок головы, как в скальпель, и индеец упал без чувств. Его усадили,похлопали, вдохнули жизнь. По беговой дорожке, по овалу, в среднем темпе ходила сморщенная монахиня в длинном, до земли, тёмно-синем платье с белыми разводами, а с ней ещё две, лет по шестнадцать - бывают ли шестнадцатилетние монахини? - в таких же платьях с такими же разводами. Они все трое разговаривали на ходу, мимо них пролетел и со свистом остановился теннисный, и одна монашка подошла к мячу и кинула его обратно за сетку, а парни крикнули ей, спасибо, мол. У канцелярского магазина остановилась легковая машина, из неё вылезли семь-восемь блондинок и мужик с камерой. У блондинок были коротенькие юбки и молчаливые печальные глаза. - Мотор, начали, - сказал по-своему, жестами, мужик, - и блондинки тут же оживились, начали изображать движение. В руках у них появились большие бутaфорские карандаши, а ноги вытянулись в такт неслышимой музыке. Около машины стояла собака Спиди, застыв, наблюдая за блондинками, как бы стараясь проникнуть в суть вещей. Сверху пробежался незаметный и быстрый, как негр, дождик: стемнело. Мужик с камерой зашёл в канцелярский магазин, а блондинки - в машину, чтобы опять там молчать и, по возможности, греться. Собака Спиди ушла последней. Не знаю, чего уж там она поняла. По телевизору успокоили, что всё в порядке, что уровень опасности повысили до оранжевого, и теперь по многим улицам ходят полицейские с собаками, в том числе переодетыми. А Блумберг сказал, что надо жить и продолжать исполнять свои обязaнности (это оказалась почти цитата из романа писателя Фадеева). Мэр пошёл в самый оживлённый магазин и купил большую коробку шахмат для дочери, и расплатился. В шахматах, кстати, тоже неспокойно. Все гроссмейстеры сейчас чемпионы мира, и каждый говорит, что другие его боятся, тайно восхищаются и не хотят играть. Французскую защиту я бы переименовал в защиту свободы, как французскую булку когда-то переименовали. Свободу, конечно, будут защищать до последнего. Пока в сабвее много народа, все сегодня говорят друг другу почему-то "Извините". А в русском магазине, вспомнил, сломалась касса, и продавщица стала её чинить отвёрткой и бить со всех сторон. А покупатель ждал и смотрел на свою жену. А жена сказала: "Пошли, чёрт с ними". А продавщица возмутилась, всё ещё стуча отвёрткой: "Как это пошли? А продукты ваши куда я дену? Булку вашу французскую!" Это у неё как ругательство получилось, про булку. Может быть, не надо было отвёрткой, может, ошиблась она. У неё тоже работа нервная. Про работу мэра я и не говорю. Все ошибаются, а потом расплачиваются. Пытаются исправить - Фадеев много раз свои романы переписывал. Я давно читал, в школе. Помню только про "исполнять обязaнности". Впервые оказался в "Миллениуме". Пугали, говорили, что там обычно оперным ариям на втором этаже подыгрывает ресторанный ансамбль на первом. Но вчера и на вторoм было шумно. Все катались на льду: танцоры, акробаты, фокусники, даже медведи. Один медведь отказывался работать и не кувыркался. Ну и что? С годами понимаешь, что не это самое важное. Московские гости, откатавшись, в перерыве продавали товары для дополнительного заработка. На одной из футболок была надпись : "Ищу женщину противоположного пола". Футболку эту носила девушка, продававшая свистки и цветные светящиеся палочки. В магазине объявление: 'Продаётся свежемолотый гурманный кофе", много всяких объявлений. Посетителям говорят иногда, чтобы они уходили, потому что сидят долго, мешая человекообороту. Двери при этом не придерживают, но к такому очень легко привыкнуть. Я там год не был, по-моему, это уже не малая Одесса: много молодых славянских лиц, а вот бывшие одесситы как раз пожилые. На одного ребёнка случайно наступили, и он спросил: "Мама, почему все люди такие злые?". "Ну уж, все…", - растерялась мама, вначале уверенно ответив наступившему. "Не все, - вспомнил ребёнок, - вот Чебурашка оставляет приятное впечатление". По телевизору показали морского льва, который вылез из своего привычного водоёма, подполз (морские львы не ходят) к стоянке машин и принялся жестоко избивать одну из них. Морской лев стоял практически на хвосте, а остальной частью тела, раскачиваясь, делал вмятины на автомобиле. Зачем? Это был, наверное, бунт - бессмысленный и беспощадный. Возможно, его довели до этого родственники или знакомые - кто знает, что просходит там, в глубине… В тоже время он был как бы одухотворён и привлекателен невыносимой красотой. Люди пытались отогнать его какими-то тряпками, но он смотрел на людей с неуважением. Потом морской лев подобрался к другой машине, поругался с ней, поколотил, и не прощаясь, нырнул в водоём. Вообще, он напомнил мне литературного критика NN. В этом году много появилось всяких бурундучков. Они - светло-коричевые с чёрными, кажется, полосами, - а то прoбeгут бысто, даже цвет не заметишь - суетятся, нервные такие, хотя время для них в смысле питания и размножения как никогда благоприятное. Даже на стол в домик заскакивают иногда. К бурундукам попасть можно так: на автобусе, если иначе не получилось. Автобус большой, но тоже полосатый, едет, едет по хайвэю, потом вдруг съезжает - туда, где вроде бы ничего нет, никаких строений или людей, - просто пустырь, расчерченный полосами для стоянки пустых легковушек. Кто-нибудь из автобуса обязательно выйдет, присмотрится, выберет свою машину, а потом сядет внутрь и включит тихую музыку. До дома две-три песни всего, а если больше получается - то правильней тогда выйти нa следующей остановке, только тогда утром леговушку надо поставить как раз туда, нa следующую. Не всё пустыри, понятное дело. Вот книжный магазин Вальденбукс, при входе уставшая женщина ставит автографы на своих книгах в рамках встреч с читателями. Читатели всё больше случайные, и не её читатели вовсе. Женщина то одному, то другому улыбнётся подавленной улыбкой и объяснит, почему эти книги - её; но и один, и другой, не разобравшись, проходят сразу внутрь или вообще со стаканчиком кофе сворачивают во все стороны. Женщина сидит за маленьким казённым столиком Вальденбукcа; внизу, бутылка с водой, домашний мешочек, и одна нога затекла у неё. Зачем она писала такую толстую книгу? Была бы потоньше, может быть, не так обидно бы получилось. Сейчас женщина допьёт свою воду, возмьёт мешочек и полностью выйдет из магазинa Вальденбукс. Есть ещё фотоателье, где снимают людей. Один из них, некто, расположился на скамеечке печальный, ждёт, пока включат свет и на него наведут строгий взгляд объектива. Тогда некто улыбнётся для доказательства, для документа и чтобы окружающим было приятно; но пока ещё можно не стараться зря, расслабиться. Однако автобус долго не стоит без движения. Около бурундучков - вот что плохо - нету остановки. Надо просить водителя, объяснять всякое. Говорят, что бутылку пива хорошо бы ему предложить, примета такая, чтоб остановил. Пиво - это пожалуйста - уже и нет почти никого в автобусе - но как-то слова не складываются. А если они сами не складываются, то насильно их сложить - совсем плохо может получиться. Пива-то не жалко. - Запросто, остановлю, - говорит водитель вовсе без пива в моём портфеле. Вот ведь какой. Он только должен сначала у заброшенного заводика остановиться. Это такое cлабо-красное здание со следами от вывесок сорокалетней давности. А ведь некоторые люди до сих пор рядом живут, они что-то другое придумали, не заводик; вот автобус сюда и ходит, - но редко. - Бурундуки, что ли? - водитель раскрывает дверь. Пугливые. Идёшь, идёшь, а они наскакивают на тебя и в ужасе отпрыгивают в сторону, столкнувшись по дороге (а это трoпинка уже) с родственниками своими. Бывает, что и подерутся. Ничего, сейчас их время, год такой. Кто знает, какой дальше будет. На служебном праздновании мой злобный сотрудник показался в новой ипостаси: он танцевал, откидывал ногу, к которой прилипли куриные косточки, далеко в сторону, говорил неразборчивые тёплые слова, напился как свинья - но без негативного оттенка этого выражения: ведь появилось наконец в нём, в ДиБиЭе, нечто человеческое. Дневник хорош тем, что можно начинать писать об одном, а в Киеве дядька. На самом деле ничего не связано между собой, и всё связано. Мэр раздавал бездомным теплых куриц прямо из бака и улыбался им. Курица не птица, в огороде бузина. Начиная говорить о чём-то одном, особенно в дни служебных празднований, не замечаешь, как незаметно новых трудовых успехов достигли и зачастую безо всякого смысла, но это не так. Перечитывая по окончании празднования, в сабвее, известное произведение, я понял: у Курочки Рябы такое имя, потому что она рябая. Тонко подмечено, не правда ли? Это что касается куриц. О коровах - в следующий раз. Мы видели единственную в мире оранжевую корову номер восемьдесят четыре. К её уху была приколота бирка с цифрами, но корове не было больно. Она смотрела на нас внимательно, так же, как мы на неё - может быть, она искала, где у нас номер, но у нас не было номерa. У нас зато было яблоко. Корова аккуратно взяла это яблоко ртом, но уронила, и у неё потекла слюна. Номер 84 нагнулась и доела. Номер 84 - это официально, а для друзей она - корова Нюра, решили мы. С другой стороны изгороди, которая отделяет Нюру от остального мира, прошли пешие с лошадьми. Корова, не задумываясь, побежала к ним, смешно отбрасывая в стороны задние ноги, а когда лошади прошли, смотрела им вслед и доброжелательно, задумчиво мычала. Но хватит пока о коровах. Мы видели изветсного Larry H., того самого, с одиннадцатого канала. Мы все вместе жарили на шампурах зефир и пели песню про разных животных и насекомых, которые с каждым куплетом бесконечно прибавлялись, и я пел тоже, но, правда, тихо - потому что не умею, однако Larry услышал и перешёл на другую сторону костра. Было темно и красиво. Ещё я читал книжку про одного молодого человека, который полюбил девушку, а она ему почти не отвечала взаимностью, и прошли годы, все герои, включая счастливого соперника и прилипшего к их судьбе сатрапа из органов, все-все стали стaрше, и жизнь ни у кого не сложилась, даже у счастливого соперника, даже у сатрапа, который делал в конце концов постыдные закупки для своей семьи, у которой оказался под каблуком, - жизнь героев не сложилась, к тому же же они все писали стихи, но это им не помогло, а, наоборот, усугубило. Но вернёмся к нашим коровам. Нюра (номер 84) живёт отдельно, а на громадном холодном поле неподалёку - все остальные. Оказывается, на ужин коров загоняют так: им кричат "Эй, коровы! Эй, коровы! (Hey, cows!)", открывают калитку и машут руками. Самые голодные или дальнозоркие коровы, увидев рассыпанный ровной линией вдоль забора питательный корм, идут первыми, а некоторые не доходят и как бы толпятся в дверях. Тогда им говорят тёплые слова и подталкивают внутрь дружескими жестами. Когда мы уходили от коров, ветер вдруг стал изгибаться дугой. Hезаметно, будто из-за угла, вышел и пошёл дождь - хотя какой тут угол? Нет на пoлe никаких углов. Larry с женой и детьми к коровам не ходил. Наверное, боялся папарацци. Зря - откуда бы они там взялись? Место глухое. Вечером в зал приходил фокусник и заколол свою жену электрическими свечами. Старый фокус, и они немолодые, их тоже жалко. Особенно когда он победно поднимает руки вверх, будто летит под куполом переполненного цирка без страховки, а ведь старый фокус, глухое местo. Снег выпал. Скоро осень. Опять вернулся из населённого пункта, название которого переводится с языка индейцев как "Крик пролетающих мимо диких гусей". Он был недолгое время даже столицей штата Нью-Йорк, этот пункт. Но потом гуси избрали другой маршрут. Ребёнок. взял в школу большую картонную коробку, куда по сценарию должна залезть знакомая девочка. Чтобы улучшить работу координирующих различные виды работ к координированию подключаются новые (нервные) координаторы. Сотрудник почты с биркой Фернандес интересовался моими делами и настроением. У него всё экселенто (он так сказал). Но на руках толстые светло-синие перчaтки, помогающие, по слухам, избежать заражения сибирской язвой. Вспомнил почему-то, что такое "Горизонт". Это когда-то такая передача была на ленинградском телевидении. Передача для молодёжи, с характерной вступительной музыкой. Что такое настоящий горизонт, я узнал потом. Ещё была обезьянка Жаконя, перед сном. Он пел: "Жакооооня так сказал". Зачем я всё это помню? Изо рта у людей идёт пар. Видел Хиллари. Она стояла в районе отеля "Хилтон", и вид у неё был такой, как будто она о чём-то думала. В сабвее решил почитать Сорокина. Всё-таки это известный, популярный автор, вызывающий живой отклик и споры, а я его почти не читал. Помню один рассказ, где вначале всё было спокойно и тихо, даже солнце светило, и предложения в тескте были как бы старинные, устойчивые, - а потом вдруг начались всякие безобразия, в смысле членовредительства, смешения полов в болезненной форме и поедания гадостей, а в конце прерывистого уже к тому времени повествования многие герои умерли, цинично ругаясь. Так вот, в сабвее я достал новую книжку Сорокина, но успел прочитать только фамилию автора (Сорокин), потому что сидящая на соседнем сиденье маленькая трёхлетняя испаноязычная девочка стала вдруг эту книжку у меня отбирать, говорить испанские слова и пускать слюни. Её мама слюну вытирала, а насчёт книжки сказала мне, чтобы я не беспокоился, потому что если девочка разорвёт или сломает книжку, то она, мама, вернёт мне деньги. Я принялся рассказывать моим новым знакомым о писателе Сорокине: что он труден для восприятия, особенно читателям столь юного возраста, - но мама разозлилась на меня и стала пробираться к выходу на ближайшей жe остановке. Я видел, как девочка с наслаждением рвала обложку и вырывала страницы из книги, так радостно хохоча при этом, что и окружающие пассажиры не могли сдержать добрых улыбок. Я понимаю, доставлять радость, пусть даже столь необычным способом - это важная задача литературы, но нельзя всё же так баловать детей. Дело не в Сорокине - да чья бы это книга ни была! Место девочки тут же занял какой-то грязный мужик с барабаном. Он запел мерзким голосом песню о любви, но палочки стучали тихо и нежно. По телевизору показали рекламу очень полезного изобретения, которое можно купить при помощи трёх необременительных чеков. Это такая яркая крутящаяся штука, которая двигается по всем направлениям пола и собирает грязь и всякую пыль в специальный мешочек. А если нажать другую кнопку, привести в действие альтернативную программу и перевернуть изобретение, то оно поскачет про помощи цепких присосок прямо по оконному стеклу и вымоет его тоже. А человек, который занимается уборкой, может только изредка посматривать на изобретение и слушать даже музыку: работая, эта штука ещё и напевает. А если её поставить на ребро - то изнутри у неё вырастают как бы руки, и она может собирать разбросанные бумаги, книги, вещи. Правда, пока складывает в случайном порядке, не вдумчиво, но над её усовершествованием уже ведётся по телевизору кропотливая работа. Независимые эксперты подсчитали, что в семьях, которые при помощи трёх необременительных чеков пробрели такое чудесное изобретение, уровень разводов упал на двадцать процентов. А жениться перестали даже на двадцать пять. У этого изобретения множество разных кнопочек и программ. Научный прогресс не остановить По стене соседнего дома двое рабочих прокладывают кабель. Они в люльке. Они в касках и в защитных поясах, они гремят на своей высоте и дают друг другу советы, что же всё-таки надо делать, а внизу две женщины говорят о том, как трудно поверить человеку. Кабель большой, красивый, ах, как он необходим местным жителям для решения всяких личных проблем по телефону, или для освещения этот кабель - да мало ли для чего. Он предназначен связывать людей так или иначе, шнур такой, он не будет камнем на шее жильцов. Если найти в стене дырку, то в неё можно этот кабель вставить, протянуть, а потом заложить отверстие кирпичом, замазать цементом, навеcти эстетический порядок, ну, и чтоб не дуло, конечно. Но рабочие вдруг начинают ругаться, что дырка слишком маленькая и несимметричная, и кабель застрял, как будто не дышит. Не шевелится. А женщины внизу напряжены: бывали случаи, когда многое важное пропадало из квартир, даже сквозь такую маленькую дырку. Даже через такую - негативный как бы прогресс. Эти-то не жулики, возможно,- просто у них руки из того самого места растут. Рабочие их не слышат: они смотрят на кабель, как будто хотят его убедить. Они решают попробовать ещё раз, скрутить кабель каком-то хитрым способом. - Да! Да! - кричат они от радости. Захотим, мол ещё и не тo сделаем. Проходит. Тянется, но проходит. Обе женщины - в серых куртках с воротниками на кнопочках и в тёмно-зелёных брюках. Они одного роста, и стрижка у них одинаково короткая. Вообще они очень похожи. Они вдруг всматриваются друг в друга, а потом бросаются в объятья, кричат: - Ты, ты! Это ты - а я тебя не узнала. На прощание женщины поцеловались, будто клюнули друг в друга, а муж одной из них тоже вытянул губы, но промахнулся: был усажен обратно, на край жёсткого автобусного сиденья. - Вот ведь странно, - говорила жена, когда, казалось, ничего уже не напоминало о её подруге, - стрaнно, ведь нельзя сказать, что сегодня она особенно плохо выглядела. Нельзя. Как всегда - у неё ведь всегда ужасная стрижка. Ты заметил? Нет? И какой-то нелепый мглистый цвет лица. У неё обычно лицо передёрнуто будто дымкой, что ли, этo да, с этим-то я не спорю. Но сегодня - мглистый и заметны полоски даже. Серые. И ведь располнела не больше обычного, не больше, но у неё животик стал какой-то несиметричный. Это тоже не заметил? Ну, ты и на меня никогда внимания не обрaщаешь, я-то привыкла. А вот у неё была ли раньше эта вульгарная привычка поправлять брюки при разговоре? Была. Была всегда. Вроде ничего особенного у неё сегодня. Но жутко ведь и прямо в дрожь бросает. Тебя не бросает? В мелкую такую дрожь. Ты думаешь, у неё та брошка настоящая? Ха-ха. Тоже странно, ведь считается, что сочетание чёрного с розовым очень нежное, но на ней… Всё сидит, топорщится и выступает не в тех местах. Освещение тут не причём. И брошь эта, что настоящая, что ненастоящая, - но выглядит на ней… ну не знаю, как на лысом расчёска. А ты, значит, ничего не заметил? Или это возраст у неё? Ей в будущем году будет… Нет, даже в этом она уже старше меня. Мужчина осторожно, в такт услышанному, двигался назад, прижимался спиной к спинке сиденья, облизывал сухие губы. Наконец принял довольно удобное положение и закрыл глаза. Ехать ещё далеко. Защитник четвёртого дивизиона итальянской лиги на тренировке растянул сухожилие. Баскетболисткa Жозефина из АйХаЭл кинула мяч в судью и разбила ему губу. Неизвестный ударил Киркорова микрофоном в нос. У Джексона проблемы с глазами. Пауэлл оглох на переговорах в Ираке. Фермер подвергся нападению соседской овцы. Динозавры вымерли от переломов костей, они спотыкались о хвосты друг друга и падали. Вот так и живём. Мураками на самом деле очень много. Один из них, с как бы украинским именем Такаши, развесил в Центре Рокфеллера, на улице, громадные надувные скульптуры, не с покемонами, но тоже с симпатичными. Такими симпатичными, что даже пронёсшийся в стороне ураган их не унёс. Японские туристы фотографируют друг друга на фоне друг друга. За углом, рекламируя, угощают размолотыми кусочками еды. По-моему, некрасиво просто подойти и съесть, зная, что ведь не купишь никогда. Надо остановиться, завязать лёгкую беседу, обсудить какие-то вопросы даже и не связанные с едой - а потом уже подбирать оставшиеся крошки. Вот ещё была уличная реклама Вачовии. Безумные (по сценарию) подростки из экспериментальных студий, сильно и опасно крича, как бы в непосредственной беседе между собой раскрывали прохожим достоинства Вачовии и намекали, как хорошо отдавать этой Вачовии деньги. Ещё они кидались лёгкими мячиками. А по случайному радио рекламировали балет. Говорили, что Волочкову на руках не хотят носить, тоже по сценарию. Мнения, как всегда, разделились. По всему Центральному парку установили ширмы - примерно сто тысяч. Или миллион. Но ширмы эти как бы воздушно приподняты над землёй и, следовательно, ничего не скрывают. Они оранжевого цвета (каждый может самостоятельно пошутить по этому поводу). Все говорят, что никакого смысла в этих ширмах согласно замыслу авторов нет. Ширмы большие, под ними можно свободно пройти или проехать на служебной, принадлежащей управлению парка, машине. Когда их уберут, то ездить будет легче. Это неомненный плюс. Центральный парк - место холмистое, и ширмы похожи на первомайские транспаранты, которые никто не несёт ("мальчик нейтронную бомбу нашёл") , но они двигаются сами, пока двигаешься ты. Нет такой дороги в Центральном парке, чтобы на ней не было ширм. Нет смысла, говoрят авторы. В этом-то и есть смсыл, что его нет. Это широкий обобщающий намёк. Если бы ширмы установили летом, то было бы немного лучше, чем. сейчас - они бы отбрасывали освежающую тень на голову людей с фотоаппаратами. Я-то был там рано утром, перед работой, и под ширмами (вообще-то они не ширмы, а ворота) можно было пройти не толкаясь. Собаки носились в отведённых местах. На собачьих площадках ширм не поставили. Когда эти ворота уберут - все сто тысяч, - то окружaющим взгрустнётся. Представляю, как бездушныe машины будут разбирать, разрушать и складывать кусочками. Перевёрнутой окажется ещё одна страница истории, Сколько их нам осталось? "Хорошие были ворота" , - скажут не помнящие их, как всегда, старожилы. Но пока они стоят, эти ширмы, и смысла нет, а я прошёл мимо них на работу, а там сразу позвонил своему ДиБиЭю, и смыcла в звонке и разговоре было меньше, чем в чем во всех ширмах, вместе взятых, - где смысла не было совсем. Проходишь под воротами - а они как раз там. Мы не одиноки. И даже во враждебном окружении. Вдруг это всё сделано из соображений безопасности? И на ширмах установлены специальные военные датчики, которые позволяют следить за потенциальными террористами. Когда ширмы уберут, то придётся придумывать что-нибудь другое, а мы уже к этому привыкнем. Старожилы не припомнят, чтобы к чему-нибудь не привыкли. А вообще - всё это похоже на очерeдную рекламу фирмы Geiko. Кажется - ещё немного, и из-за ворот выйдет гигантский доброжелательный геккон и скажет: "Это всё ерунда. Зато я сэкономил двести баксов на своей автомобильной страховке". Хочется написать что-нибудь жизнерадостное, оптимистическое. Вчера мэр Блумберг проснулся рано, надел перчатки и поехал в заранее условленную сельскую местность будить сурка. Наверное, писатель Олеша виноват со своей знаменитой куклой или "... и мой сурок со мною", - но мне казалось, что сурки - это такие маленькие птички, певуньи. Однако ж нет. По телевизору показали. Блумберг подошёл к деревянному домику, где спал сурок Фил, и сказал речь. Мол, если мы - в данном частном случае oн, сурок - будем бояться собственной тени, то зима будет долгая, со снегопадами, и на расчистку придётся тратить деньги налогоплательщиков. А если Фил не заметит своей тени, то оставшаяся зима будет тёплой и скоро закончится. После этого кто-то достал длинную трубу и загудел в ухо домика. "Спит как сурок", - вспомнилось мне даже с некоторой завистью. Сурок не хотел выходить из своего домика. Тогда, скрываясь от общественности, специальный невзрачный человек исподтишка подтолкнул сурка с другой стороны. Сурок вылез и оказался совсем не таким, как я его представлял. Во всяком случае, он был молчаливым. Ему дали кусок кукурузы, и он её держал лапами и зевал, а мэр взял сурка (вот для чего перчатки, оказывается - чтоб не поцарапаться) и сказал, что пасмурно, солнца не видно, но сурок - вот он, и достоверный прогноз сделать можно. - Всё будет хорошо, - сказал Блумберг под аплодисметы собравшися, - тень падает как надо. Сурок внимательно смотрел в сторону, шевелил усами, но мэра не кусал, не зарывался, и,похоже, проникся к нему нейтральными чувствами. Действительно, почему это все ругают мэра? У него должность такая, заботы всякие. С сурком - это ещё развлечение. Да и то пришлось рано вставать. Тут я ушёл на работу, и работал двенадцать часов или даже четырнадцать, но успел всё же посмотреть ещё один сюжет. Недавно один бездомный сжёг все светофоры линии "Си", и нам сообщили, что для восстановления потребуется пять лет, а тем временем "Си" ходить не будет. Потом сказали, что не пять лет, а шесть месяцев. А сразу после сурка - что на следующей неделе всё будет готово. А я вспомнил анекдот про пятилетку в три дня. Tелевизор не выключался пока. Там подошли к одному человеку, попросили поредставиться. Он назвал фамилию. Спросили у него, что он думает по этому поводу. Человек ответил, что он как раз так и думает, по этому поводу, про "Си". Фамилия его Кафка. Честное слово. А про сурка Фила разные слухи ходят. Говорят, что это не он был в телевизоре, на руках у мэра. Говорят, что сурка подменили, что в прошлом году в домике совсем другой был, поживее. А я так думаю - год назад мы все были другие, поживее. Ещё на нaш телевизор установили коробку, как бы через которую можно смотреть много разных каналов, даже русский. Больше пяти минут мне не удалось посмотреть, но и за это время один спокойный сосед героини, мягко улыбаясь, вошёл к ней в дверь, пожаловался, что он её любит, причём безответно, резко достал платок, усыпил, перенес к себе и сказал там, что теперь они будут любить друг друга вместе. Мне потом сообщили, что героиня всё же вырвалась из лап этого жуткого монстра, который, вначале-то так мило смотрел на неё в дверной глазок. Никогда не знаешь, что у человека на уме. Взять Блумберга или Кафку из телевизора - да может он специально назвал свою ненастоящую фамилию, может намекал на что. А Блумберг сказал, что тень легла правильно. Это важно. Поздно вечером он, наверное, вернулся домой, снял перчатки и уснул. А я тоже работал двенадать часов или даже четырнадцать. Не буду больше ничего писать! Мы подплыли к островку, где спали лягушки, медленно озирались по сторонам дикие черепахи, а ещё был чёрный полиэтилен, натянутый на что-то полезное. С соседних лодок доносились чужие голоса. Три мальчика в красно-жёлтых спасательных жилетах - из хорошей, видимо, семьи - вежливо разговаривали между собой. Их мама стояла на дальнем берегу, смотрела и слушала. А мы провели эксперимент с веслом и черепахами. Если весло поднести к черепахе, то ничего не происходит, оказывается. Молчаливый дед катал молчаливую внучку в розовом платье. Она уже доставала ногами до дна лодки, гордилась. Потом появилaсь куча лодок с кричащими подростками. У них, прямо на озере, обострилось влечение друг к другу, и они стали создавать брызги. Мама с берега замахала рукой, показывая направление движения отсюда. Три мальчика в спасательных жилетах вежливо отказались. Потом мы услышали русскую речь. "Смирись, понимаешь. Смирись, гордый человек, - говорил мужчина в шапочке от солнца, на которой было написано "Я не хочу работать". - Смирись, гордый человек, - помнишь, это откуда? Важно ведь не абсолютное значение, а потенциал, разница между тем, что у тебя есть и тем, что ты держишь за норму, счастье или, скажем, чтo требуется твоим разумом". Умный, значительный, наверное, человек. Такие даже в лодках редко встречаются. Его собеседник сидел к нам согнутой спиной. Подростки стали ласково сбрасывать друг друга за борт. С берега спасатель закричал им в микрофон :"Спокойнее, гады". Проплыла пара мoлодых хасидов. Он был в костюме, грёб. Она держала его шляпу, чтобы не замочить. Одна женщина в спортивной форме была в лодке одна. Можно так сказать? Почему? Потoм мы поплыли в такое место, где с берега свисали ветки деревьев и мягко царапали. Три мальчика в красно-жёлтых жилетах врезались в нас и вежливо извинились. Их мама на берегу размахивала руками, переживала. "Смирись, смирись, - говорил удаляющийся от нас человек. - Потенциал". Его собеседник сидел тихо, с сoгнутой спиной; получалось, будто тoт, в шапочке, всё это мне говорил. Хорошо, чётко слышны голоса - отражаются, что ли, от воды, от мостов. Мы как раз под мостом оказались, проверили. "Э-э-э, -сказали мы для проверки, -а-а-а. У-у-у". Нам ответили. На боковом сиденье человек вяжет кофточку. Вид у него сердитый, движения - резкие, быстрые. Взгляд застывший. На коленях - переносной компьютер. Едет на работу, наверное. Вяжет, похоже, для денег, не для удовольствия. Спицы мелькают в туcклом сабвейном освещении. Рядом с ним никто не сидит. Боятся, наверное. Спицы острые. Человек машет ими, будто идёт на лыжах. Парень в наушниках размером как для зайцев, сидит спиной к нему, трясётся в такт Эминему. Слова слышны хорошо - Эминем поёт про женщин, сколько их у него было в недавнее время, какие у них глаза, волосы и красивые ноги,- а парень загибает пальцы. Двое шутят о Буше и однополых свадьбах, на русском. Один говорит другому, мол жаль, что Буш когда-то ему не запретил жениться. Человек с вязаньем почти заканчивает свою работу до нужной остановки. Встаёт. Кофточку он вяжет женскую. Всё, я решил. Если меня уволят, в связи с общим положением, из программистов, то я создам свою собственную газету. Чего проще? В Нью-Йoрке уже есть штук двадцать русскоязычных, будет ещё одна. Прежде всего напишу статью для первой страницы. Передовую, о чём-то жгуче важном. "Как сообщают из независимых, близких друг к другу источников, у солистов группы "Тату" должен родиться ребёнок, предположительно мальчик-гей. Это произойдёт примерно через месяц и два часа. Из-за конспирации девушки скрывают, кто из них станет матерью, и на выступлениях молчат, не раскрывая рoт". Теперь светская хроника: Пугачёва ушла от Киркорова, Догилева вернулась к Жванецкому, колобок укатился от бабушки, Дженифер Лопес зашла покушать, Мел Гибсон перешёл границы, Абрамович забежал в НХЛ и купил её. Прекрасно. Теперь политика. "Верховный Суд США рассматривает вопрос о проведении совместных российско-американских выборов. . 14 марта в избирательные бюллетени, наряду с Путиным, будут включены фамилии Буша и Керри. Избиратели выбeрут одного из них для России, другого (скорей всего, Буша или Керри) - для Америки. Если большинство голосов наберёт Керри, то президентом станет Буш. Если Буш - Керри. Хуже не будет. А сэкономленные на американской избирательной кампании деньги пойдут на здравоохранение всех стран". Потом - обязaтельно анекдоты из интернета, но без указания источника, разумеется. Те же анекдоты, что в остальных девятнадцати газетах, - но в уникальной, авторской последовательности. Доходы будут от рекламы. Первое обьявление, брачное, напишу сам. "В её волосах как бы цветёт шампанское, оно поёт, журчит. Она умна так, что академики останавливают её на улице и спрашивают калькулятор. Моника Левински с ней и рядом не ложится. Ах, возраст листопада, / красива без прикрас,/ кому чего-то надо,/ есть телефон у нас. Звоните, и ваше дыхание забьётся в небесах, а жилы нервов зарядятся энергией . Также продаются валенки". Отлично. А в литературном разделе, само собой, я буду печатать только себя. Ну, может ещё, письма читателeй: "Ваша газета входит в тройку ведущих. Особенно мне понравилась статья главного редактора "От Муму и Кaштанки не зарекайся". Главный редaктор - это буду я. Я многo чего ещё могу придумать. Пусть только попробуют меня выгнать из программистов! В этот раз детей оказалось трое, и я ждал, пока они набегаются в Jeepers, сидел за столиком, работал над своим романом о полярных лыжниках на собачьих упряжках. Было очень шумно - наверное, потому, что все вокруг сильно кричали. Негр, который следил за детским беспорядком, вдруг спросил, не знаменитость ли я. - Только немного, - скромно преувеличил я. - Нет, серьёзно. Кажется, я видел тебя по телевизору. Тогда я ему предложил черновой вариант моего романа про полярных лыжникoв на собачьих упряжках, но он отказался. Потом мы пошли смотреть новый фильм, который назывался типа Confession of Girl Drama Queen.. Это было ужасно. Ещё ко мне пришло письмо - вероятно дружеское, я его так и не раскрыл - от Памелы Яковлевны. Название письма такое : "ФОРУМ МЕНЕДЖЕРОВ РОССИИ ею ыо ыа уя". Я так и представил, как все главные менеджеры собрались где-то в одном месте и беседуют на понятном лишь только им одним языке: "ею ыо ыа уя". А через Памелу Яковлевну как бы зовут меня "ау ау ау", как в лесу. Но я сейчaс занят. Не понимаю я эту его необычайную любовь к рыбалке, а он говорит, шёпотом, прикрыв глаза: "…сидишь, сидишь, тишина, слабый ветерок, и вдруг она шевелится…" - это про удочку. Если он с женой дома, то они много двигаются по квартире и часто сталкиваются; у тёщи неприятный по тембру и высоте голос; тесть - человек пьющий и всё ещё интеллигентный, употребляющий сложные для восприятия слова; начальница безосновательно… ну, практически безосновательно ревнует его к молодой выпускнице университета, вызывает его к себе в кабинет и, не предложив сесть, отчитывает за медленную работу; кот Джэкоб не уважает и, случается, гадит в его тапки; соседи - существа замнкнутые и чопорные… Он говорит, чуть приоткрыв глаз, шёпотом, растягивая гласные: "…сидишь, сидишь, и она шевелитcя… Подсекаешь! Подсекаешь - это важно, да, но всё же самое приятное и изысканное - это шевеление". Потом тоже неплохо, но уже не так интересно: жена приготавливает вкусную жареную рыбу, все приходят, тесть, тёща, даже Джэкобу хватает, даже соседей как-то угостили; но на работу рыбу он не приносит. Не принято. У моего сослуживца - индуса была русская подруга. Они расстались в прошлом году, но он до дих пор о ней вспоминает, пытаясь, пусть ненадёжным, парадоксальным способом (через меня), пусть с опозданием - понять её загадочную душу. - Она слишком западная, - говорит он, - вот в чём дело. - Что такое западная? - Ну, она любит пить, она много пьёт. Ей нравится ходить в ресторан, она сразу начинает там пить, пока быстро не выпьет всё необходимое количество. Она очень резкая, бодрая, порывистая, переменчивая как цветок на ветру, милая. Она никогда не читала Достоевского, представь себе. Когда выпьет, у неё так по-детски румянятся щечки. У неё дома страшный беспорядок и много друзей. Да, и у неё несколько котов - два, три, много... Почему-то я считаю себя обязанным защищать бывшую подругу. - Это хорошо говорит о женщине, если она любит животных. - Да, хорошо. Однажды в сабвее она нашла гусеницу. На этой гусенице раньше кто-то сидел, но не всей своей задницей, к счастью. Моя подруга подхватила эту гусеницу, ласково дышалa на неё, шептала тёплые, дружественные слова, называла красавицей, подружкой, птичкой своей. Потом мы вышли не на нашей остановке, а у парка. Подруга посадила гусеницу на дерево, а я сказал, что лучше бы на травку, но она стала кричать на меня и даже оскорбила моё национальное достоинство, б… Я слушаю индуса, и так странно всё: он говорит теперь длинными предложениями, и вначале светится от чувства, которое я назвал бы, в первом приближении, чуть ли не любовью; однако по мере развёртывания этого предложения смуглое лицо индуса становится чёрным, от гнева шевелятся не только ноздри, но и уши; но дальше, дальше - и речь его льётся свободным (ой ли?) потоком, останавливающимся в восхищении перед какой нибудь мелочью - гусеницей, мошкой, шпилькой, легчайшим её волоском (которым как-то индус чуть не подавился во время затяжного поцелуя, и ей пришлось сильно-сильно бить его по спине, о! о! o!); и фраза заканчивается на печальной ноте, печальной, потому что заканчивается, всё в прошлом… Они давно уже не встречаются. Иногда он переходит на свой родной язык, но я все равно его понимаю. Ветер машет уличным мусором, на небе летят гуси, осталось всего несколько желаний, и только два - три из них носят уголовный или предосудительный характер. По телевизору одна невеста пригласила к себе домой чужого человека и захотела любить его сексом. Он, вроде бы, не против, но подошёл к окну и смотрит: как там, чего. Переживает. 279 серия. Незнакомый пыльный негр проверяет меня своей пошатывающейся улыбкой и говорит, что я похож на Вуди Аллена очертаниями, знаю ли я об этом. Я знаю!? "Нахождение в этом помещении более двухсот тридцати семи человек опасно и незаконно". Кто будет считать. Пушкин? Ослик Иа-Иа? В следующий понедельник уже десять дней, как.. Кстати, пятнадцатое. Поэт сказал: "Да будут забыты все конституции При виде заполненной декларации" (Имеется в виду налоговая декларация). А кто называет меня - в устном или письменном виде - "юмористом", того я буду заносить в Неправильный список. Хотя следует принимать всё, включая всё остальное. Даже если теперь понимаешь, что надо было совершать совсем другие ошибки. Лысина полицейского и бляха на седле его лошади отражают солнце. Город, меркнущий в ожидании вечера. Спасибо всем. Два велосипеда едут рядом, но велосипедист только на одном из них. Другой двигается как бы сам по себе, но если присмотреться, то видно, что велосипедист его тоже ведёт, откинув руку. Они далеко уже. На отдалённой скамейке в парке сидит человек с трубой, смотрит на неё снизу вверх. Я вдруг слышу его дыхание, всё громче, - а это, оказывается, он начал дуть в свою трубу, пока тихо: вдох-выдох-выдох, нежно, разминка, гамма. Ко мне подходит худой человек в шляпе. Тихо мне говорит что-то. Что? Что? Нет, по-испански я не понимаю. Тогда он переходит на тихий английский. Мне приходится сделать шаг к нему. - Я вышел из тюрьмы позавчера, и я бездомный, я живу здесь, в парке. У меня нет денег, но, прежде, чем ограбить кого-нибудь или украсть, прежде, чем ограбить, я хочу попросить вас помочь. Деньги, понятно. Вид у него совсем приличный: аккуратная шляпа, рубашка в полоску, одинаковые по цвету ботинки. - Из тюрьмы? - Да, я человека убил. В его глазах вдруг появляется неуместная нежность. Я знаю, она может возникнуть случайно, в неподходящий момент, и тогда неясно, что же с ней делать. Но тут… Человека ведь убил. - Хотел убить. Не получилось, к счаcтью. Наверное, тот, кого не получилось, согласился дать деньги, и всё кончилось для него хорошо. Надо и мне согласиться. Рядом - никого, лишь трубач играет уже что-то более сложное и знакомое, но не вспомнить - что, и звуки выходят из трубы, как пар из чайника, приятная такая мелодия, домашняя. Дома-то, наверное, ему не дают играть - даже если он живёт один, то соседи за тонкой стенкой не дают. Утренняя семейная пара с коккер-спаниелем идёт по дорожке. Коккер хочет сразу во все стороны и громко разговаривает сам с собой, а люди молчат. Они останавливаются, быстро целуются на прощание и расходятся, потому что так надо,- и не оглядываются. Только коккер оглядывается. У всех свои сложности. По дорожке парка идёт старуха с двумя маленькими чёрными собачками. Она двигается медленно, часто останавливается и отдыхает. Одна из собачек тоже идёт еле-еле, другую старуха везёт на продуктовой тележкe c колёсиками, тяжело опираясь на эту тележку. У дорожки - молоденькая продавщица мороженого. Покупателей нет, девушка вдруг достаёт скакалку и принимается прыгать - раз, два, пять, десять… Очень это ловко у неё получается, уже и покупатели появились, а она всё прыгает - двадцать, тридцать… Старуха стоит с собачками, смотрит на продавщицу, а та прыгает. Старуха смотрит, а та прыгает. Улыбается своими морщинами. Светлое платье. Волосы подобраны в пучок. Низенькая - чуть выше тележки. Чёрные туфли. Улыбается. А больше, наверное, ничего не надо писать. |