Светлана Пэйн живёт в Лондоне. Несколько лет была корреспондентом "Огонька". Перевела и опубликовала элиотовских "Котов", работает над переводами из современных английских поэтов и книгой, включающей переводы русских поэтов на английский (Хармс, Есенин, Заболоцкий, Кедрин и др.).

"Воздух ясен и деревья голы,
Хрупкий снег, - как голубой фаянс;
По дорогам Англии веселой
Вновь трубит старинный дилижанс.

Вечер тих. За дальней снежной крышей
Гаснет в небе золотая гарь;
У таверны, над оконной нишей
Гном зажег решетчатый фонарь".

Далее - аккурат по тексту забытого (несправедливо!) поэта Семена Кесельмана. Но дело-то ведь не в том, что автора забыли. Дело - в полной моей первоначальной уверенности, что пусть двадцатый век, пусть шестидисятые, пусть миссис Тэтчер и финансовые воротилы, но на самом-то деле, так оно и есть: веселая Англия и гном с фонарем у окошка таверны. Тем более, что и с англичанами я работала, и в Британии успела побывать множество раз, пока не перебралась сюда окончательно. То есть ну да, теоретически понятно, что при переезде на новое место, тем более в новую страну, будет трудно, но ведь страну-то я все-таки хорошо себе представляю и более-менее к переменам готова!

Трафальгарская площадь, и Гайд-парк, и даже бифитеры со своими секирами никуда не делись: доехать до Тауэра и воронов, охраняющих незыблемость империи, стало просто - полчаса на метро. Но с точки зрения налаживания жизни на пустом чужом пятачке все это могло с таким же успехом оставаться на расстоянии четырехчасового перелета из Москвы. Походы по историческим местам и любование архитектурными красотами отодвинулись на задний план. Наступил период выживания (который совсем даже не сразу перешел в этап вживания) в чужой и совершенно, как оказалось, мне неизвестной стране. В первую очередь встал вопрос школы для дочки.

Дело в том, что одиннадцатилетний возраст в системе английской средней школы - рубежный, ибо знаменует переход из младшей ступени школы в среднюю, причем эти ступени существуют совершенно самостоятельно. В начале 20-го века Великобритания, устыдившись, наконец, своего образа истязателя и эксплуататора детей, провела коренную реформу среднего образования. Спасибо, в том числе, Диккенсу - хотя телесные наказания в школах отменили только в 60-е годы двадцатого века. Система образования, введенная сразу после второй мировой войны лейбористским правительством Эттли, оказалась чуть ли не лучшей в мире. К тому же образование снизу доверху оказалось для многих бесплатным. Переход из младшей школы в среднюю стал осуществляться на основании фильтрующего экзамена "илэвен плас" -- или "одиннадцать и старше". Тем самым у выходцев из социальных низов появился реальный шанс. По результатам тестов дети стали направляться в школы разного уровня и направления. От того, в какую школу попадал твой ребенок, зависело, быть ли ему в будущем рабочим, как папа и все поколения мужчин до него, или получить возможность учиться в университете, тем самым реализуя надежду прорваться на следующую ступеньку. Потом, как известно, пришла эра консерваторов, и в конце концов, уже при миссис Тэтчер, маятник качнулся в другую сторону. Правительство пришло к выводу, что никто никому ничего не должен, и образование - дело рук самих образующихся. На практике это означало резкое сокращение числа хороших государственных школ и перенесение упора на образование частное. И хотя устрашающий экзамен "илэвен-плас" давно отменили, одиннадцатилетний возраст остался безоговорочно важным.

Школу решили искать среди государственных, бесплатных. Конечно, в глубине сознания и общих представлений об Англии смутно маячила информация об Итоне и Челтэнхэме. Но во-первых, у меня на начало девяностых еще не совсем выветрились представления о праве всех и вся на бесплатное образование - наследие моего советского опыта. Во-вторых, муж, в свое время закончив бесплатно grammar school - среднюю школу для одаренных детей, победив по результатам того самого экзамена в одинадцать лет, и став впоследствии профессором университета - как сын рабочего-докера и человек твердых либеральных убеждений верил в государственные школы. Иными словами, в возрасте, мягко говоря приближающемуся к среднему, мы очутились в положении первопроходцев.

Начали с того, что перелопатили груду всяческих правительственных отчетов. Все государственные средние учебные заведения раз в год посещаются правительственными инспекторами, после чего такой инспектор (ofsted), проведя зубодробительную проверку всего, чего только можно, вносит данные о каждой проверенной им школе в единый бюллетень. В принципе, этим данным можно верить. Однако чего бюллетени не сообщают - это как быстро такие данные устаревают и сколь многое их того, что подлежит проверке, оценивается механически. Все же, наметив себе несколько школ, которые показались приличными, мы принялись за дело: начали посещать дни "открытых дверей" и в октябре разослали заявления с просьбой принять нашу дочку в первый класс средней ступени. Кстати сказать, в разных школах этот самый класс назывался по-разному: и нисшим третьим (за которым идет, соответственно, высший третий), и седьмым, первым. И заодно: обозначение параллельных классов на потоке может быть и по инициалам классного руководителя, и по названиям деревьев (как в детском саду), и через соединение порядкового номера года (латинскими цифрами) с порядковым номером класса (арабскими).

Тут же выяснилось несколько любопытных обстоятельств: например, за редчайшим исключением, средние школы в Британии предполагают раздельное обучение мальчиков и девочек. Много говорится о том, что мальчики и девочки взрослеют разными темпами и приходят к пику успеваемости на разных стадиях отрочества, так что, обучаясь раздельно, они друг другу не мешают и не отвлекаются. Хотя, даже признавая определенную логичность такого подхода, надо заметить, что это все же не совсем так: под конец учебного дня у ворот любой школы для девочек собирается огромная толпа мальчишек разного возраста, демонстрирующая всю варианты уверенности в себе. Мятые полы белых форменных сорочек вытащены из-под брючного ремня, галстуки свернуты на спину, брюки опущены ниже линии плавок, волосы всклокочены и закреплены гелем, бутылочка которого укромно припрятана в глубинах ранца. Как они успевают оказаться у ворот женской школы, если учебный день у мальчиков и девочек заканчивается в одно время? Как девочки умудряются сосредоточиться на занятиях, если они знают, что их будут встречать принаряженные на свой лад кавалеры? Так что установка на подавление зарождающейся сексуальности работает все же не на полную катушку. Преимуществ такого подхода, на мой взгляд, два: раздельность ежедневного школьного быта способствует какому-то более уважительному отношению мальчиков к девочкам. И второе: каким-то неясным способом все это приводит к тому, что английские мальчики-подростки гораздо меньше, чем их российские сверстники, склонны культивировать в себе образы мачо-мужчин.

Помимо этого, оказывается, что все роли, традиционно распределенные между учениками смешанных школ, оказываются благополучно представленными и здесь: и учительские любимчики, и заводилы, и хулиганы. Скорее тут другое: раздельность обучения на самом деле есть просто еще одно наследие викторианского прошлого, которое присутствует в жизни современного государства в самых разнообразных сферах и в очень неожиданных формах.

Далее: все до единой школы имеют свою школьную форму, причем диапазон варьируется от шляпок и галстуков до свитеров, бриджей и пиджаков. У каждой школы - своя эмблема, ярко выделяющаяся на соответствующем цветовом фоне, который может быть и серым, и зеленым и голубым. С другой стороны, никто не воспрещает девочкам носить яркий макияж, красить ногти и волосы во все мыслимые цвета радуги и увешивать себя самой разнообразной бижутерией. Разница в социальном положении и достатке родителей проявляется, пожалуй, в том, что дети из семей среднего класса гораздо сдержанней в том, как они себя украшают. Но это вопрос не воли учителей, а воспитания, полученного дома. В принципе, общее правило таково: чем бледнее палитра, тем из более благополучной семьи ребенок. Чем ближе к пастельной гамме форма - тем лучше школа, что является зеркальным отражением общества в целом. Дело в том, что во взрослой жизни самая невзрачная (а то еще и поношенная) обувь - у самых богатых аристократов. Возможно, это результат многовекового гарантированного существования частной собственности. Броскость наряда всегда была признаком попытки самовыразиться через одежду. Если у тебя есть имения и владения, при этом тебе навсегда гарантировано, что никто этого у тебя не отнимет, то на одежду уже может не оставаться энтузиазма - довольно и того, чтобы было добротно и чисто.

И наконец, очень скоро выяснилось, что несмотря на бесплатность и давнюю отмену общенационального экзамена "илевен-плас", лучшие из школ все же проводят вступительные отборочные экзамены. На этом уровне их всего два: сочинение и математика. При этом сочинение можно прислать по почте или по факсу, а математику все же надо сдавать в личной беседе. Что было делать? Дочка еще училась в московской гимназии и жила, соответственно, в Москве. Первым шло сочинение, после которого примерно половина претендентов сразу же должны была отсеяться. Учитывая, что писать надо было, естественно, по-английски, нас обрадовало, что темы поддавались связному воспроизведению на чужом языке: о моей семье, или о моей собачке, или о том, кем я хочу быть, когда вырасту. На фоне "Песни о Роланде", которое в то время изучало на уроках литературы мое чадо, подобная незатейливость вселила робкую надежду. Отправив произведение по факсу в приемную комиссию, мы довольно скоро получили ответ, что дочь экзамен прошла успешно и допущена ко второму туру, который назначен на такое-то конкретное число.

Мы бросились в школу: я звонила из Москвы, муж - из Лондона. Мы пытались перенести дату экзамена хоть на неделю, иначе было никак не поспеть. Пытались убедить, что вот, мол, как она хорошо написала сочинение, вы не пожалеете, потому что получите прекрасную ученицу, а уж мы будем так благодарны, так благодарны... (Правда, это все говорила я - моему туземному мужу в голову не пришло пытаться "подмазать" скрипучую телегу приемной комиссии). Все было совершенно напрасно. При этом выяснилось и еще одно любопытное обстоятельство, которое относится отнюдь не только к сфере образования, а является одним из незыблемых китов, на которых покоится национальное сознание.

Правила, если они существуют - едины и обязательны для всех. Исключений не бывает и быть не может - иначе зачем вообще правило? На практике это означает много всего. Например, когда в 2003 году королева Елизавета ехала на открытие военно-воздушного шоу, и путь ее пролегал через поселковую однорядную дорогу, по которой, ничего не нарушая, неспешно тарахтела машина с учеником автошколы за рулем, королева никак не могла обогнать это неожиданное препятствие: так и тряслась потихоньку со скоростью 30 миль, в результате чего опоздала на открытие парада. Ее кортеж уже выезжал на финишную прямую, ведущую к аэродрому, когда в небо взмыла эскадра военных летчиков. Вроде бы хорошо, поскольку означает демократию в действии?

А с другой стороны, сын наших лондонских приятелей, математически чрезвычайно одаренный мальчик, закончил среднюю школу с опережением на два класса - в 16 лет. К единому выпускному экзамену его все же допустили, так что на основании результатов этого экзамена юноша прошел на выбранный им факультет в Кембридже. А вот учится ему пришлось только два года спустя - когда ему исполнилось, как положено, 18 лет. Так и проработал разносчиком газет, пока не достиг всем положенного возраста.

Нужно ли объяснять, что мне все это понять и принять было совсем не просто? Ведь хорошо известно, что в России испокон веку обилие законов компенсируется тем, что совсем необязательно все эти законы исполнять? И как быть с многовековой народной мудростью, закрепленной в известных пословицах?

Итак, избранная нами хорошая школа оказалась тем самым зрелым, но зеленым виноградом. Пришлось искать другие варианты. Их нашлось не так уж много, поскольку ученик государственной школы должен проживать в районе, который данная школа обслуживает. В нашем случае таких школ оказалось всего две: католическая и англиканская. Нет, конечно, школ было гораздо больше, но даже нейтральный по тональности инспекторский бюллетень очень четко давал понять, что академическая сторона дела во всех остальных школах в округе оставляет желать лучшего.

Католический вариант мы отбросили без лишних сомнений. Остался вариант англиканский. Тут, правда, вмешался муж. "Не волнуйся", - заверял он меня с несвойственной для него горячностью - надо думать, наши затянувшиеся приключения с поисками школы начинали уже и его беспокоить: на дворе была уже весна. "Красота протестанстского сознания на практике как раз в том, что никто никого ни в чем не насилует. Я сам в теории и по воспитанию методист - и много ты меня видела в церкви?" На это можно было, конечно, возразить, что протестанты разные бывают - как, собственно, и представители всех иных конфессий, но варианты наши сводились на этот момент к ситуации, когда особенно капризничать уже не приходилось. Скрепя сердце я назначила встречу в оставшейся школе.

В назначенный для собеседования день погода выдалась на удивление погожей. Еще Моруа писал, что в странах с хорошим климатом любой ливень - событие. Английская погода не столько дождливая, как принято считать, сколько капризная. Это настолько верно, что если знакомый тебе человек спрашивает про то, какая у нас в Лондоне температура - можно смело быть уверенным, что это не англичанин. Сама по себе температурная шкала не сообщит тебе ничего конкретного: ни как нужно одеваться, ни стоит ли брать с собой зонтик. Бродский в свое время, не желая, как всегда, говорить банальности, описывал климат как океанический. Отсюда - яркое устойчивое солнышко - всегда праздник, всегда - ярче и благодатней, чем в привычном мне континентальном климате.

Итак, денек выдался на редкость. Все мы, осознавая эпохальность момента, принарядились - даже дочка, которая как типичный подросток не слишком верит в важность внешних усилий (тут она попала в совершенно подходящую ей страну). Школа, расположенная в средневековом здании, с дубовыми панелями и резными каменными карнизами внутри и аккуратно подстриженной травкой на газоне снаружи, поразила наше московское воображение, на тот момент гораздо более привычное к панельным пейзажам московских окраин. Девочки, которые были к нам приставлены в качестве экскурсоводов, были дружелюбны и разговорчивы. Обилие всяческих специализированных кабинетов и лабораторий настраивало на волну радостного предвкушения. В общем, на какое-то (как оказалось, короткое) время все показалось мажорным, все радовало глаз. Правда, сразу же бросилось в глаза некая удивительная подробность: учитывая, что школа называлась заведением при англиканской церкви, обе наши провожатые щеголяли обилием вполне авангардных украшений - у одной на мочке уха поместилось шесть или семь сережек, а у другой - в ноздре красовалось несколько блестящих камешков. При этом на шее было строго по одному крестику - у одной на скромной серебряной цепочке, у другой - на чем-то вроде шнурка.

Надо оговориться, что дело происходило за несколько лет до того, как мир захлестнула волна мусульманского терроризма, когда стали предприниматься срочные усилия по объединению всех подданых в единую нацию британцев. На практике это зачастую означает вот что. Например, дабы приверженцы ислама не чувствовали себя инородцами, празднование Рождества в многонациональных школах отменили - никто не должен иметь преимущества в том, какие праздники отмечаются коллегиально. Или же - если мусульманкам не разрешают являться в школу или на работу в полном облачении (зачастую речь идет не просто о покрывании только головы, но и о ношении полной ортодоксальной чадры), то правило должно распространяться и на представителей всех прочих религий. Совсем недавно прошел громкий процесс, на котором работница стойки регистрации "Британских авиалиний" подала в суд на своих работодателей, которые обязали ее снять нательный крестик - дабы не обижать клиентов-нехристиан. Но повторяю, дело происходило несколько раньше, чем началось переосмысление всех основ - плюс, школа все-таки была англиканской.

Осмотрев помещение и расспросив наших милых экскурсоводов, мы отправились на встречу с завучем. Дама была любезной и очень много улыбалась. Мне, правда, стало не по себе от черезчур ласкового, до приторности, тона, но я уже настроилась на то, чтобы все воспринимать положительно. Даже открытые носы ее босоножек, из которых торчали в разные стороны пальцы с неровными и грязными ногтями, я постаралась не заметить и не позволить всем этим первоначальным впечатлениям окрасить мой общий настрой. Дама улыбнулась нам - особенно дочке - и тут же сообщила нам несколько любопытных вещей. Во-первых, для зачисления в школу наше чадо должно было принести справку (можно, письмо) от священника, который был ее духовником в Москве. Вопрос о том, что делать с письмом по-русски, ее не смутил - она была готова принять мой перевод, который не надо было даже заверять ни в каких официальных инстанциях. Во-вторых, она ласково проинформировала нас, что правительство очень заботится о подрастающем поколении. Оказалось, что недавно была принята программа и разработаны ориентиры по literacy и numeracy. В переводе на русский теряется стилистическая окраска этих двух терминов: по-русски это просто умение писать и умение считать. Можно, конечно, подивиться, почему такие задачи ставятся для детей одиннадцати лет, а не, скажем бы, детсадовского возраста, но можно и сделать скидку на чужой монастырь. Но никто не отменит (при самом терпимом настрое) чрезвычайно неприятного звучания самих слов.

И опять о лингвистике. Английский язык - это язык, гораздо более свободный от бюрократизмов в общественной сфере. Речь не о том, кто тут виноват - хотя при желании можно вспомнить, что советский официальный язык в большой степени был сформирован на основе небрежного языка ленинской политической публицистики. Если говорить просто о фактах, то привычные фразы из советского прошлого - вроде "в связи с невыполнением" или "в едином порыве" -- всегда переводились как "поскольку такой-то и такой-то того-то и того-то не выполнил" или "с большим воодушевлением".

Поэтому трудно описать чувства, зародившиеся в моей смятенной душе, когда я услышала про literacy и numeracy. Сразу припомнилась экономика, которая должна быть экономной. Окончательный ответ о приеме дочки в школу нам дали только после того, как мы явились на собеседование. Не обошлось без приключений и на этот раз. Дочку спросили о том, чем она любит заниматься в свободное время. Она ответила, что читать. Естественно, спросили о том, каких авторов она предпочитает. Услышав, что любимая книга - "Три мушкетера", комиссия остолбенела. Причину такой запредельной реакции мы поняли гораздо позже. Одинадцать лет, по английским меркам, это еще возраст, когда ничего, кроме самого простенького, не читается (если читается вообще).

Можно, конечно, вспомнить, что репутация "самой читающей страны в мире" досталась нашему любезному отечеству не бесплатно: многолетняя нехватка самого необходимого зачастую означала, что ни денег на всяческие плейеры и магнитофоны, ни возможности их запросто купить не было. Но дело тут не только в этом.

Еще Герцен замечал в "Былом и думах": "Есть печальные истины - трудно, тяжко прямо смотреть на многое, трудно и высказать иногда что видишь. Да вряд и нужно ли? Ведь это тоже своего рода страсть или болезнь. "Истина, голая истина, одна истина!" Ведь это так, да сообразно ли ведение ее с нашей жизнью? Не разъедает ли она ее как слишком крепкая кислота разъедает стенки сосуда?"

Еще до всякой Советской власти и созданных ею проблем со снабжением страны русские всегда жили великими идеями, ценили высокие порывы, никогда не сомневались в ценности знаний - в том числе и абстрактного знания ради самого знания. Когда после отмены крепостного права при Александре Втором стоимость заграничного паспорта стала 5 рублей (вместо 250, как было при Николае), русские путешественники из самых разных имущественных слоев хлынули в Европу - и в поголовном большинстве ужаснулись европейскому практицизму и приземленности. Оказалось, что большинство граждан и подданных Англии, Германии или Швейцарии знания ценят более всего за возможность обеспечения приличного уровня жизни. Существует, конечно, великая литература, представители которой утверждают иные ценности и разоблачают бескрылость большинства - но ведь они по определению в меньшинстве, причем зачастую вынуждены зарабатывать на кусок хлеба именно в тех сферах, которые подвергают анализу и которые не приемлют.

Практичность ли англичан тому виной, преемственность ли поколений, передающих свои основные установки неизменными в течение многих веков, уравновешенность ли национального темперамента, отвергающего перегибы и излишества, но если здесь кого-то называют интеллектуалом, это совсем не комплимент. Начитанность приветствуется в рамках избранного поприща - иначе это экзотично, и как любое отклонение от нормы, вызывает скорее неодобрение, или в лучшем случае - вежливое отмежевание. Существуют, конечно, всемирно известные чудаки и эксцентрические личности, но право на то, чтобы тебя принимали как токового, нужно заслужить: или родитьсяв Англии, или подтвердить свою ценность для страны.

Отсюда и круг чтения, у детей особенно - гораздо уже и ближе к земле, даже при том, что существуют прекрасные авторы и детская классика. Истина находится где-то посредине. Я не очень понимаю, зачем моей десятилетней дочке в Москве был нужен средневековый французский эпос (который я, например, проходила только в университете) - но в девяностые, когда в России стало возможным принимать учебные планы на уровне отдельно взятой платной школы, дирекция просто-напросто приняла решение в контексте рынка. Однако и громом пораженная комиссия английской школы, выяснившая, что ребенок в одиннадцать лет любит Дюма - тоже, в общем, не совсем то, что хотелось бы наблюдать. В школу дочку в итоге приняли - и оставим за скобками трудности - как, например, добывание справки от дружественного священника в Москве и последующие трудности с переводом текста о том, что "отроковица такая-то истово блюла таинства святой эфхаристии".
Никакие объяснения о том, что в России она шла с опережением класса, что на фоне уроков алгебры ей будет скучно раскрашивать кружки и квадратики на уроке математики, не помогли. Поскольку на момент поступления ей было ровно одиннадцать лет, она оказалась в классе со своими ровесницами. Предсказуемо, это привело ко множеству проблем. Дочка была другой: и это, конечно, приводило к конфликтам - со слезами, с апатией, со страстными просьбами вернуться в Москву.

Что-то из происходившего было нашей виной или неопытностью: кто же мог подумать, что форму одежды можно нарушать, выкрасив волосы в розовый цвет, но нельзя - если на тебе бейсболка (голова должна быть непокрытой или в строгой черной шапочке) или кроссовки (должны быть черные туфли или сандалии). Или, например, опоздания. Несмотря на то, что расстояние до школы было небольшим, ехать надо было с пересадкой, а поезда зачастую приходили на связку с перебоями - в результате пару раз в неделю она опаздывала к началу занятий. Способ наказания был неизменным: задержание в классе вместо обеденной перемены.

Что-то из наступивших трудностей было закономерным и предсказуемым: дочка выделялась и начитанностью, и успеваемостью на уроках. Дети, как известно, чужаков не терпят - в итоге ее и дразнили, и оставляли без пары на физкультуре, и даже однажды забаррикадировали дверь в классную комнату, чтобы она не могла вовремя попасть на урок.

Что-то было результатом того, что мы с ней приехали, в общем-то, из другой галактики: обилие девочек из Индии и Пакистана - со всем присущим тут разнообразием акцентов и правил общения - предполагало дополнительные усилия по усвоению основ еще одной культуры. А ведь нужно было справиться для начала с тем фактом, что жили мы теперь в Англии.

Но что-то было истинным откровением, за которое мы обе и теперь, десять лет спустя, благодарны. Очень скоро стало ясно, что умение читать свою роль на рождественском утреннике не по шпаргалке - это одно, а умение самостоятельно добраться не самым лучшим в мире общественным транпортом до нужной тебе точки - это другое. Нужно лично разобраться с карточками, по которым тебя допускают к обеду в столовой, нужно находить общий язык - хотя бы на уровне нейтральной вежливости - с очень разными людьми, нужно уметь самостоятельно находить нужную тебе информацию в библиотеке и на интернете, нужно формулировать мнения и их отстаивать. Пускай темы, по которым нужно было определять позицию, волновали ее мало - преимущества такой-то краски для волос или политики сбыта такого-то шампуня. Но ведь навыки-то нужны были все те же: наблюдательность, знание общего контекста, умение выбирать, умение защищаться и отстаивать свою точку зрения перед лицом критически настроенных оппонентов.

Однако признаюсь напоследок: мы все же не выдержали и сбежали. Точнее, через несколько месяцев удалось получить кредит, который позволил нам подавать заявления в частные школы. Процесс перехода прошел гораздо более безболезненно - и академические установки оказались гораздо ближе российским, и трудный опыт первого года многому нас всех научил. Как сказала одна наша английская приятельница - дама, у которой двое из четверых детей прошли государственную школу, а двое других - частную: "Выжить и даже преуспеть можно и в государственной системе, но Боже мой, нужно быть твердым орешком!"

Выводы из всего вышесказанного можно сформулировать так:

Во-первых, очень часто перезжая в другую страну, мы, особенно русские, приезжаем все же мысленно в Россию. Не судить, а понять и принять другую реальность нам трудно - и по врожденному максимализму, и ввиду множества романтических иллюзий. Истинных космополитов среди русских немного, но по-моему, именно к этому и надо все же стремиться.

Во-вторых, в каждой стране есть две страны. Одна - это область стереотипов, которые потому-то и стереотипы, что очень часто верны. Однако, как правило, эта международно-известная грань национального портрета скрыта другими. Ведь нельзя же сказать, что в России по Красной площади ходят медведи, в Англии все флегматично играют в гольф на газоне, а в Америке - ковбои в широкополых шляпах проводят дни напролет сражаясь с вождями краснокожих. И все же, если вглядеться поглубже, в России найдешь невозможные чудеса (как и медведей), и англичане подтвердят свою флегматичную репутацию, да и ковбойский темперамент даст себя знать. Главное - не судить с наскоку, что часто бывает самым трудным.

При всех своих недостатках, английская школа все же не зря пользуется международной репутацией. Наверное, самое трудное - это научить уверенности в себе и избавить от боязни делать ошибки, но при этом научить умению видеть других и считаться с ними. Как многие простые науки, эта дается с большим трудом.