журнал "Стороны Света" www.stosvet.net

версия для печати  

               

Александр КАБАНОВ

КАРАКУЛИ МОИ


* * *

Блокнотик мой,
взъерошенный блокнытик -
графитовый зрачок.
Поэзия имеет много критик,
а ты еще - птенец, черновичок,

который открывает клювик,
голодный, как всегда,
мой кукушонок, мой единолюбик -
выталкивает
книгу из гнезда.

Блокнотик мой,
учись летать скорее,
нам предстоят воздушные бои.
И в холода
пускай тебя согреют -
каракули мои.


* * *

Полусонной, сгоревшею спичкой
пахнет дырочка в нотном листе.
Я открою скрипичной отмычкой
инкерманское алиготе.

Вы услышите клекот грифона,
и с похмелья привидится вам:
запятую латунь саксофона
афро-ангел подносит к губам.

Это будет приморский поселок -
на солдатский обмылок похож.
Это будет поэту под сорок,
это будет прокрустова ложь.

Разминая мучное колено
пэтэушницы из Фермопил…
…помню виолончельное сено,
на котором ее полюбил.

Это будет забытое имя
и сольфеджио грубый помол.
Вот - ее виноградное вымя,
комсомольский значок уколол.

Вот - читаю молчанье о полку,
разрешаю подстричься стрижу,
и в субботу молю кофемолку
и на сельскую церковь гляжу.

Чья секундная стрелка спешила
приговор принести на хвосте?
Это - я, это - пятка Ахилла,
это - дырочка в нотном листе.


* * *

Окраина империи моей,
приходит время выбирать царей,
и каждый новый царь - не лучше и не хуже.
Подешевеет воск, подорожает драп,
оттает в телевизоре сатрап,
такой, как ты - внутри,
такой, как я - снаружи.

Когда он говорит: на свете счастье есть,
он начинает это счастье - есть,
а дальше - многоточие хлопушек…
Ты за окном салют не выключай,
и память, словно краснодарский чай,
и тишина - варенье из лягушек.

По ком молчит рождественский звонарь?
России был и будет нужен царь,
который эту лавочку прикроет.
И ожидает тех, кто не умрёт:
пивной сарай, маршрутный звездолёт,
завод кирпичный имени "Pink Floyd".

Подраненное яблоко-ранет.
Кто возразит, что счастья в мире нет
и остановит женщину на склоне?
Хотел бы написать: на склоне лет,
но, это холм, но это - снег и свет,
и это Бог ворочается в лоне.


* * *

А мы - темны, как будто перекаты
ночной воды по свиткам бересты,
и наш Господь растаскан на цикады,
на звезды, на овраги и кусты.

Затягиваясь будущим и прошлым,
покашливает время при ходьбе,
поставлен крест и первый камень брошен,
и с благодарностью летит к Тебе.

Сквозь вакуум в стеклянном коридоре,
нагнав раскосых всадников в степи,
сквозь память детскую, сквозь щелочку в заборе,
невыносимо терпкое "терпи".

Вот море в зубчиках, прихваченных лазурью,
почтовой маркой клеится к судьбе,
я в пионерском лагере дежурю,
а этот камень все летит к Тебе.

Сквозь деканат (здесь пауза-реклама),
сквозь девочку, одетую легко,
сквозь камуфляж потомственного хама,
грядущего в сержанте Головко.

И облаков припудренные лица
в окладах осени взирают тяжело,
я в блог входил - на юзерпик молиться,
мне красным воском губы обожгло.

Остановить - протягиваю руку,
недосягаем и неумолим
булыжный камень, что летит по кругу:
спешит вернуться в Иерусалим.


* * *

Мухаммед-бей раскуривал кальян
и выдыхая, бормотал кому-то:
Ни Господа, ни инопланетян -
повсюду одиночество и смута.

А вдалеке, на самой кромке дня,
который пахнет перезревшей сливой,
вытаскивал Каштанку из огня
один поэт и повар молчаливый.

И я пролил за родину кагор,
лаская твое ветреное тело,
читал кардиограмму крымских гор,
прощал врагов, и сердце не болело.

Под небом из богемского стекла,
вот так и жили мы на самом деле,
лишь иногда - земля из глаз текла,
и волны под ковчегом шелестели.


пункты

а) Репетитор душу вынимает;
б) Репетитор впрыскивает йод.
И если человек не понимает -
берет линейку и по шее бьет.

в) Человек от униженья плачет,
рифмует слезы на щеках земли.
г) Удобренье - ничего не значит,
а потому, что розы отцвели.

В.И. Вернадский, ангел ноосферы,
квадратный вентиль выкрутит в нули:
не потому, что не хватает веры,
а потому, что розы отцвели.


ВАЗА (с)

Права защищены: а между этих слов,
там, где пробел усматриваешь сразу,
где буквы "а" и "з" - края столов,
еще чуть-чуть - рукой заденешь вазу.

Права защищены: и падает она,
не отличить фарфора от фаянса,
и важно то, что мы - не видим дна,
а значит, вазе - нечего бояться.

Проступит месяц, словно копирайт,
и пожелтеет в поисках мечети.
И сколько острых слов не собирай -
попробуй склеить: "Я за всё в ответе",

попробуй многолетнее вино
налить в такую крохотную фразу.

...А ваза падает на западе темно
и ваза падает совсем в другую вазу.


* * *

Как церковно-славянская книжица,
заповедная роща теперь:
от мороза поежилась ижица,
в буреломе ощерился ерь.

Борода не отросшая колется,
и лесник, к снегопаду успев,
водит пальцем по снегу и молится,
и читает следы нараспев.


* * *

Ветвистые рога у стрекозы
украшены индейским опереньем,
она сжимает в лапках арбузы
с неправильным, неспелым удареньем.

И отбомбившись, улетит фырча:
на белом свете много резерваций,
но, ей милей херсонская бахча,
где с Магометом встретился Гораций.

Горит хрестоматийное враньё,
а стрекозу от нежности колбасит -
она летит туда, где ждут ее
все эмигранты из крыловских басен.


* * *
(из цикла "прилагательные")

Ресторанчик, одесская трасса,
фортепьяновый край бытия,
выковыривай черное мясо
между белыя клавиш ея.

Там, где знак: "Осторожно. Распятье!",
где машины идут под откос,
я купил тебе черное платье
мимолетное платье из роз.

Потому, что в атласном и белом
я и видеть тебя не могу,
потому и плыву оробелым,
в хризантемном увядшем снегу.

Натыкаясь на гвозди и перья,
на империю в синем огне,
и не знаю, откуда теперь я,
и зачем ты привиделась мне?